– Ты лучше, чем была бы я.
– Ты могла бы стать отличной святой.
– Факты противоречат этому утверждению.
– Где же твоя наука? – возмутился Даниэль. – Один факт – еще не наука.
На этот раз его голос звучал веселее, но Беатрис это не успокоило. Даниэля было не так-то просто вывести из душевного равновесия, и теперь она не могла забыть отзвук беспокойства в его голосе.
Беатрис слегка повернула радио, пытаясь уменьшить помехи.
– Некоторые эксперименты можно прекращать, получив всего один результат, просто чтобы убедиться в бессмысленности дальнейших экспериментов.
Шум помех сделался громче, и Даниэль, помолчав немного, сказал:
– А тебе не приходило в голову, что мы, возможно, идем не тем путем? Мы все?
Наконец-то прозвучал настоящий вопрос, хоть и несколько размытый. Чтобы найти ответ на такую загадку, одной ночи мало.
Неожиданно беседу кузенов прервал какой-то шорох в кустах неподалеку. Заросли вздрагивали и подергивались, а потом из них с хохотом выскочила какая-то тень.
Беатрис и Даниэль даже бровью не повели, ибо принадлежали к семье Сория. Если Сория начнет подпрыгивать при виде каждой внезапно появившейся тени, то ему придется здорово накачать икроножные мышцы.
Хохот сменился громким хлопаньем крыльев, и тень превратилась в огромную летящую птицу. Она пронеслась так близко от Беатрис, что волосы девушки взметнулись, огладив ее щеку. Это была сова.
Беатрис немало знала о совах. У сов большущие, зоркие глаза, однако эти внушительные глазные яблоки крепко удерживаются на месте костными выступами, именуемыми склеротикальными кольцами. Именно из-за них совы вынуждены вертеть во все стороны головой, вместо того чтобы поводить туда-сюда глазами. Некоторые виды сов обладают асимметричными ушами, которые позволяют птицам с огромной точностью определять, где находится источник звука. Многим людям невдомек, что совы не только обладают отличным зрением и прекрасным слухом, они еще и питают страсть к чудесам, хотя природа сего явления и остается малоизученной.
Даниэль наклонился выключить радио, и вокруг них мгновенно стало тихо.
В той стороне, откуда появилась сова, вдалеке вспыхнули две фары. В подобном месте можно идти всю ночь, так и не встретив ни одной машины, поэтому Беатрис с интересом наблюдала, как крохотные огоньки движутся то вправо, то влево. Машина ехала слишком далеко от них, и всё же Беатрис так хорошо знала шуршание покрышек по гравию, что ее уши словно наяву его услышали. Она вытянула руку, пытаясь уловить звук кончиками пальцев.
Даниэль закрыл глаза, его губы шевелились. Он молился.
– Фары! Вы что, совсем сдурели? – Сидевший в кузове грузовичка Хоакин уже измучился ждать кузенов и теперь торопился вывалить на них страшное известие. – Это же фары! Почему вы сразу не сказали? Это Федеральная комиссия по связи!
Беатрис сжала пальцы в кулак, опустила руку и сказала:
– Они едут не сюда.
– А ты откуда знаешь?
– Они едут в…
Девушка вяло взмахнула рукой, и этот жест завершил ее незаконченную фразу.
Хоакин метнулся вглубь кузова, выдернул подключенные к батарее провода, потом выпрыгнул обратно и принялся вырывать провода заземления с видом человека, силы которого удесятерены отчаянием. Однако Беатрис, как обычно, оказалась права. Фары, не останавливаясь, целеустремленно двигались дальше, выхватывая из мрака то неподвижную антилопу, то заросли травы. Машина несомненно направлялась прямиком к Бичо Раро; она гналась не за радиосигналом, а за чудом.
Даниэль открыл глаза и проговорил:
– Мне нужно добраться туда раньше них.
Какое же чудо без святого?
Глава 2
Той ночью в машине, что ехала в сторону Бичо Раро, сидели два человека: Пит Уайатт и Тони Ди Ризио. Пит и Тони столкнулись в Западном Канзасе много долгих часов тому назад. Не буквально столкнулись, но почти что. Пит тащился по уходящей в бескрайнюю прерию дороге, ловил попутку и четыре-пять раз в час принимался вслух считать дистанционные столбы, как вдруг откуда ни возьмись прямо у него над головой пролетела сова, так что юноша невольно подпрыгнул на несколько дюймов. В следующую секунду на том месте, где он только что находился, остановилась, взвизгнув тормозами, машина. Тони покрутил ручку, опуская оконное стекло, прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь тучу пыли и гравия, и требовательно спросил:
– Как меня зовут?
Пит признался, что ответа на этот вопрос не знает, и Тони посветлел лицом.
– Придется тебе покрутить баранку, – заявил он, отстегивая ремень безопасности, – а то я маленько накачался.
Вот так Пит, паренек, всего несколько десятков раз водивший отцовский седан с тех пор, как получил права, оказался за рулем вызывающе непривлекательного грузопассажирского автомобиля «Меркури», выкрашенного в яично-желтый цвет. Тони Ди Ризио любил большие машины. В агентство по продаже автомобилей он явился, вооружившись лишь рулеткой да чековой книжкой.
По его мнению, в машине длиной более семнадцати футов, облицованной деревянными панелями, чувствовалась определенная стабильность.
Сам Тони был красив, как сигарета. В настоящий момент он носил белый костюм и короткие темные баки. И костюм, и баки, некогда весьма элегантные, к моменту встречи с Питом успели изрядно помяться. Тони уже пять дней гнал вперед свой «Меркури», а себя загонял и того дольше. Ему было всего тридцать четыре, но все эти годы он прожил дважды: один раз как Тони Ди Ризио и один раз как Тони Триумф. Пережив настолько скучное детство, что не расскажешь в приличном обществе, он стал диджеем на радиостанции с легкой музыкой, слишком скучной, чтобы слушать ее в приличном обществе. За последние несколько лет Тони сделал себя и радиостанцию неотъемлемой частью любого дома: для этого он приглашал в студию случайных домохозяек, те выбирали какую-то песню, а хитрый диджей объявлял ее «хитом этого часа». На Тони открыли настоящую охоту; все женщины Филадельфии высматривали знаменитого диджея в продуктовых магазинах и на улицах, надеясь, что тот их заметит. Местная газетенка и так и этак обсуждала его эфиры, пытаясь путем сложного анализа определить, женщин какого типа чаще всего приглашает Тони; во что эти счастливицы одеты (чаще всего таковые щеголяли в туфлях без каблука); как причесаны (счастливицы частенько заявлялись в студию в бигуди); и сколько им лет (обычно больше пятидесяти). Через все статьи красной нитью проходила одна и та же мысль: ТОНИ ТРИУМФ НУЖДАЕТСЯ В МАТЕРИНСКОЙ ЗАБОТЕ?
Вот чего хотел Тони: избавиться от снов, в которых над ним смеялись малюсенькие птички с очень длинными ногами. Вот чего он боялся: что люди станут смотреть, как он ест.
А еще он скучал по матери.
Ничего этого Пит Уайатт не знал. Он не очень любил легкую музыку и вдобавок никогда не бывал восточнее Миссисипи. Этот опрятный парень с тусклыми каштановыми волосами, яркими карими глазами и довольно аккуратными ногтями всего несколько недель назад окончил старшую школу. Хотя Пит был младше Тони на десяток с хвостиком лет, он уже родился старым, то есть изначально был хорошим камнем, на котором можно построить церковь, – таким уж выкатился из лона матери.
