Через несколько часов после того, как Даниэль оставил свое послание, его везение закончилось. К тому времени всё вокруг стало серым, а во рту у него пересохло, руки и ноги налились тяжестью. Потом он наткнулся на ограду из колючей проволоки и много долгих минут ощупью двигался вдоль нее, надеясь найти проход на ту сторону. Однако дело происходило в дикой местности, и проход никому не был здесь нужен, так что Даниэлю оставалось лишь пролезть сквозь преграду. Если бы он мог видеть, как прежде, это удалось бы ему относительно легко, но умирающий свет стремительно заходящего солнца тонул во мгле, окутавшей его глаза, и каждый шип так и норовил вцепиться в Даниэля. Пространство между нитями проволоки никак не желало увеличиваться. Рюкзак Даниэля с водой и едой зацепился за один из шипов, а когда юноша дернул рюкзак на себя, тот каким-то непостижимым образом вывернулся из рук и упал. Казалось бы, он не мог откатиться далеко, но сколько Даниэль ни ощупывал землю, найти рюкзак не сумел. Его слепые паучьи глаза скользили по траве, колючей проволоке и столбикам, а потом опять по траве, проволоке и столбикам.
Осознание того, что рюкзак, вероятно, где-то совсем рядом, заставляло Даниэля искать всё отчаяннее.
Рюкзак как в воду канул.
Даниэль уже почти полностью потерял зрение и не смог бы найти себе воды, наконец он наткнулся на большой куст и ощупью заполз под него. Он двигался по возможности медленно, чтобы не потревожить змею, которая вполне могла устроиться под кустом раньше него. Наконец он забрался под куст и сжался в комок. Так он хотя бы частично защитится от быстрого обезвоживания, а после смерти не так быстро станет пищей птиц и лис.
Теперь, когда Даниэль уже не пытался двигаться, он нашел в себе силы удивиться тому, как именно тьма его убьет. Довольно приземленная и неподобающая смерть для святого: погибнуть от жажды, а не в жарком бою за свою душу. Даниэль предполагал, что тьма человека из семьи Сория окажется страшной и отвратительной, а она оказалась обыденной и изнурительной. Лежа на сухой земле, он начал сомневаться, что был хорошим святым. Возможно, думал он, в конце концов, он оказал пилигримам плохую услугу. Возможно, другой Сория смог бы избавлять их от тьмы быстрее и лучше. Возможно, он просто человек, пытавшийся играть в Бога.
– Простите меня, – прошептал Даниэль, и на душе у него стало капельку легче.
Наступила ночь, на небе показались звезды, а Даниэль включил радио, ожидая, надеясь услышать голос Мариситы.
– Прости себя, – проговорил он, обращаясь к пустоте.
Но Марисита себя не простила и поэтому не пришла на радио, чтобы поведать свою историю.
Пришлось удовольствоваться голосом Дьябло Дьябло – всё-таки утешение. Даниэль смеялся и морщился, слушая как Хоакин зачитывает куски из его старого дневника, в котором Даниэль описывал свои многочисленные выходки; он пел и вздыхал, когда Хоакин ставил в эфир его любимые песни. Примерно в то время, когда Дженни обнаружила, что может общаться, цитируя строчки из песен, Даниэль обратил глаза к небу и понял, что звезды исчезли.
Радио умолкло, в эфире зашуршали помехи: Хоакин и Беатрис закончили эфир.
Существо издало кудахтающий звук. Теперь Даниэль остался в полной темноте. Он покрепче прижал колени к груди и нашел пальцем углубление на плече, оставленное градиной в знак того, что Даниэль бывший грешник.
Когда всё плохо, наши мысли волей-неволей мчатся быстрее обычного и забегают вперед; так произошло и с Даниэлем. Он не мог перестать думать о том, как Хоакин найдет его труп. Потом его разум хватил еще дальше и представил, как Антонии, Франсиско, Розе и Майклу придется смотреть на члена семьи Сория, павшего жертвой собственной тьмы. Даниэль не был дураком, он знал, что его любят, как знал и то, что любовь может становиться тупым и безжалостным орудием смерти. Они не заслуживают такой боли, а ведь они уже пережили ее в прошлом поколении. И Марисита! Разве она недостаточно страдала? Чувство вины и так уже почти согнуло ее пополам, она легко обвинит себя еще и в его смерти, хотя вся вина лежит на Даниэле.
А есть еще Беатрис. Ей придется стать святой, он знал, что так оно и будет. Майкл наверняка откажется снова взвалить на себя эту ношу.
Беатрис придется принять эту роль, и она не станет жаловаться, но вынужденная святость станет для нее темницей.
Мысль о будущих страданиях родных мучила Даниэля, иссушала его рот и делала тьму вокруг него еще чернее. Вместо того чтобы просить за себя, он потрескавшимися губами шептал молитвы за тех, кого любил.
– Матерь…
Вот только ответила ему не мать.
Мелкие камешки захрустели под тяжелыми шагами, и Даниэль уловил запах растертого шалфея. К нему приближалось что-то большое. Он снова услышал кудахтанье твари, а потом – мягкий хлопок, и совершенно верно предположил, что этот звук порожден взмахом крыльев. Существо улетало прочь, потревоженное тем, что приближалось к Даниэлю. Однако, отлетев в сторонку, тварь остановилась.
Он услышал чье-то дыхание. Поскрипывание.
Тогда Даниэль сел, но, даже если бы он мог видеть, у него так сильно кружилась голова, что защититься он бы уже не сумел. Что-то сдавило его горло. Жесткие волосы упали ему на щеку. Ему в лицо кто-то жарко дышал. Воображение Даниэля живо нарисовало чудовище с конской гривой, наконец-то явившееся за ним.
Еще одна рука ухватила его за челюсть. Даниэль ахнул.
На его губы и уши полилась вода. Он был так потрясен, что сначала закашлялся. Живительная влага тонкой струйкой потекла ему в рот, в пересохшее горло, на грудь, и Даниэлю стало так хорошо после изнурительных часов в сухой пустыне, что он никак не мог поверить в реальность происходящего. Правда, ни один сон не сравнится с глотком свежей воды, если вы умираете от жажды.
Когда Даниэль немного ожил, охватившее его облегчение разом схлынуло. Неужели его нашел кто-то из Сория?
– Кто вы? – прохрипел он.
Влажные пальцы прижались к его бесполезным глазам, размазали воду и грязь по его растрескавшимся губам и влили еще немного воды в его рот. Три разных голоса что-то забормотали на трех разных языках. Даниэль ни за что бы не догадался, кто явился в ответ на его молитвы, даже если бы не потерял зрение, потому что случившегося с ним чуда еще не переживал ни один Сория. К нему пришли духи дикарей Колорадо: Фелипе Сория, убивший шерифа ради бедренной кости; финансист, получивший чудо от Беатрис, который повесился на собственной бороде, и немец, оставшийся лисом до самой своей смерти.
Кто знает, почему они явились к Даниэлю именно в этот миг, ни раньше, ни позже? Возможно, они хотели искупить свои грехи. Возможно, молитва Даниэля оказалась настолько пламенной, что вызвала их на землю из обители духов. Возможно, они просто проходили мимо, направляясь к совершенно другому путнику, угодившему в беду, и остановились заодно помочь Даниэлю. Какой бы ни была причина, они напоили Даниэля.
Финансист нашел флягу Даниэля, немец ее наполнил, а Фелипе Сория вложил в руку беспомощного слепого.
