Итак, перед нами в полном масштабе предстает увлечение римлян состязаниями колесниц и их значение для римского общества. Об этом аспекте говорят редко, поскольку все мы полагаем, что настоящим центром развлечений был Колизей. Но если взять данные о вместимости последнего («всего лишь» 50–70 тысяч зрителей), его роль и значение гладиаторских боев в сознании римлянина начинают представляться совершенно иначе.
Настроения на трибунах
Из тысяч выходов на трибуны, носивших название «вомиториев»,
[103] бесконечной вереницей выходят люди. Похоже на просыпающийся муравейник.
Лучи солнца скользят по трибунам все дальше и дальше, подобно светящемуся приливу. Тень же, наоборот, отступает и рассеивается, будто кто-то тянет за драпировку, накинутую на памятник перед торжественной церемонией его открытия.
Между первым, нижним рядом и последним — 35 метров, с такого расстояния чернь на «галерке» может различить лица важных персон, сидящих в первых рядах.
Распределение мест, подобно рентгеновскому снимку, проявляет структуру римского общества. Внизу сидят сенаторы, весталки, члены всаднического сословия, важные гости. А наверху — народ.
Последние верхние ряды Большого цирка защищает длинный навес. На самом деле — это изящная крытая колоннада, идущая по всему периметру, подобно короне, и слегка напоминающая длинный храм.
К сожалению, эта надстройка оказалась настоящей ахиллесовой пятой. Она неоднократно обрушивалась на нижние ярусы, с трагическими последствиями. В одном из случаев древние авторы упоминают о более тысячи ста погибших. В другом, в правление Диоклетиана, жертв было целых 13 тысяч…
Откуда привозили мрамор для Большого цирка?
Многие сектора еще не заняты и могут ослепить белизной мрамора любого, кто попытается скользнуть взглядом вдоль трибун. В этот момент цирк, по словам старика — любителя скачек, усевшегося рядом с нами, «обнажен», подобно купающейся Венере. Действительно, красотой и белизной он напоминает мраморные статуи богини, которые можно видеть в термах. И, подобно Венере, он постепенно «одевается» в туники, ткани и краски своих зрителей.
Глядя на эту белоснежную каменную «кожу», нельзя не задаться вопросом: откуда привезен мрамор для всех этих лестниц, колонн, капителей? Мы никогда не сможем этого узнать.
Правда, мы знаем, где жил по крайней мере один из поставщиков мрамора в Большой цирк. Археологи нашли его дом в Лунах (современный Луни), римском городе на лигурийском побережье, недалеко от Ла-Специи. Сегодня от этого города остались лишь молчаливые руины посреди полей, посещаемые по большей части иностранными туристами. А жаль, ведь это очень интересный археологический памятник, где до наших времен сохранились руины амфитеатра, форума (где недавно нашли клад с золотыми монетами, спрятанный перед вражеским нападением) и нескольких вилл римских богачей.
Именно в одной из этих вилл археологи обнаружили напольную мозаику с изображением Большого цирка — вид сверху, с трибунами и козырьком. Это одно из немногих изображений Большого цирка, дошедшее до нас с того времени, поэтому оно чрезвычайно важно для ученых, изучающих его облик.
Хозяином виллы почти наверняка был оптовый торговец мрамором (знаменитые каменоломни, откуда брал мрамор и сам Микеланджело, находятся неподалеку), и он весьма гордился тем, что был одним из основных поставщиков цирка. Настолько, что даже велел выложить его на своей мозаике. И это не исключительный факт: богачи часто изображали в мозаике источник своего богатства (виноторговля, поставка диких зверей для Колизея и т. д.).
А для того, чтобы похвастаться своим могуществом, они любили делать еще одну вещь: выставлять на всеобщее обозрение великолепную мозаику с изображением события или зрелища, которое они «подарили» согражданам. Если богач организовал, к примеру, состязания гладиаторов, по его приказу выкладывали мозаику с изображением арены, раненых, погибших, с именами знаменитых чемпионов. То, что нам кажется сценой жестокого зверства (разве вы стали бы изображать на полу своей гостиной людей, всаживающих друг в друга кинжалы, потоки крови, умирающих и трупы?), в то время являлось предметом гордости семейства, подарком, сделанным городу на собственные средства, естественно для получения голосов на выборах.
В общем, вот откуда взялись все эти прекрасные мозаики с гладиаторами, которые мы видим в музеях. То же самое и в отношении состязаний колесниц. И даже более того: описание состязаний, которые мы скоро увидим, взято именно из мозаик подобного типа, найденных на нескольких виллах, например в Пьяцца-Армерина, на Сицилии. И в самом деле, как бы это ни могло показаться нам странным, до нас не дошло ни одного полного описания скачек в Большом цирке. Только такие каменные «фотографии» (а также барельефы, узоры на светильниках, на саркофагах и т. д.) дают нам понять, как проходили эти знаменитые состязания колесниц.
Императоры и толпа в Большом цирке
С рождением нового дня все более оглушающий шум толпы с улицы переместился на трибуны, заполненные пестрой публикой.
Интересно, что именно этот шум в ранние утренние часы выводил из себя не одного императора. Ведь императорские дворцы располагаются на Палатине, в непосредственной близости от входов в Большой цирк. Легко представить себе, сколько императоров было разбужено неожиданным шумом, криками и возгласами толпы… И реакция не всегда была царственно-великодушной.
К примеру, император Калигула дошел до того, что послал своих солдат, чтобы те разогнали толпу дубинками. Из этого вышла настоящая бойня. То ли из-за дубинок, то ли из-за давки погибли десятки мужчин и женщин, среди жертв было множество членов всаднического сословия.
Еще один император, Гелиогабал, воспользовался способом, применявшимся при осадах, аналогом современных слезоточивых газов, но гораздо более опасным. Он велел швырять в толпу змей, заключенных в амфоры, результатом чего стало беспорядочное бегство с очередной давкой и множеством растоптанных жертв.
В ту эпоху, о которой у нас идет речь, этой опасности нет. Траян — народный любимец, и он умеет вызывать эту любовь. Вместо того чтобы располагаться на пульвинаре,
[104] императорской трибуне, возвышающейся над остальными зрительскими местами, подобно небольшому храму, на значительном расстоянии от остальной публики, он любит садиться среди зрителей, беседовать с ними на латыни с сильным иберийским акцентом, и люди ощущают, что он — один из них. А сегодня его нет в Риме, он далеко на Востоке. Но жители Рима и всей империи любят его и чувствуют его присутствие, словно он покровительствует их семьям и домам. Они воспринимают его как всеобщего «отца семейства»,
[105] который сумел расширить пределы империи, как никто до него, придав ей силу и увеличив богатство.
