Сенлина смутила ее игра. Она выглядела расстроенной, испуганной даже, но называла мужчин согласно именам их персонажей. Может, перед ним – талантливая актриса? До Сенлина вдруг дошло, что в Салоне не все такие любители, как он.
– Что я должен делать?
Актриса вскинула руки, подгоняя его, – выглядело это так, будто она хочет прогнать своенравного цыпленка, а не человека.
– Просто тихонько войдите в кабинет! – Миссис Мейфэр на миг вышла из роли, заговорив с сельским акцентом. Быстро опомнившись, она закончила более уравновешенно: – Пожалуйста.
Снова выхватив у него пустую чашку, она начала использовать ее в качестве реквизита: принялась пить воздух, отставив в сторону розовый мизинец. Если это представление должно было убедить его, что миссис Мейфэр держит себя в руках, ничего не вышло. Когда она опустила чашку на блюдце, раздалось громкое дребезжание.
Сенлин ее пожалел; она здесь так же неуместна, как и он.
Вздохнув тихонько и решительно, Сенлин слегка поклонился и сказал:
– После вас, мадам.
Комната выглядела скорее собранием трофеев, чем кабинетом: стены украшали старые охотничьи рога, шлемы и сабли. Над камином растянулся на колышках огромный мушкет длиной около шести футов. Сенлин усомнился, что он настоящий. Угол комнаты занимало внушительное чучело зверя, чей длинный коричневый мех от старости немного свалялся, но остался густым. Сенлину понадобилось несколько секунд, чтобы опознать животное: гигантский муравьед. Густой черный мех на горле, растопыренные когтистые пальцы и маленькие глаза-заклепки выглядели более драматично из-за размера существа: стоя на задних лапах, оно возвышалось футов на семь. На другой стене висели головы оленя, вапити и лося. В тусклом свете камина казалось, что звери злобно глядят на Сенлина.
Двое мужчин в смокингах спорили, расхаживая туда-сюда возле барной стойки из красного дерева, иногда останавливаясь, чтобы перелить содержимое хрустального графина в стаканы.
Сенлин с удивлением узнал мужчину, что был худее и моложе. Им оказался мистер Эдсел Пининг, который по-прежнему держал руки за спиной, а во время разговора наклонялся вперед, словно клюющая зерно курица. Пининг, в роли Оскара Шоу, молодого и романтичного помощника, с наслаждением погрузился в лиричные рассуждения о нелогичности любви и бесплодности бизнеса. Похоже, он не стал откладывать начало кризиса, на котором зиждилась пьеса. Он нырнул в этот кризис с головой.
Более крупный мужчина, играющий мистера Мейфэра, был краснолицым, седобородым и, как с тревогой подумалось Сенлину, очень пьяным.
Спорщики не заметили Сенлина, и он, тихонько пройдя к камину, поворошил угли кочергой, создав для ссоры героев более яркое и более театральное освещение. Женщина в кринолине не отходила далеко от Сенлина. Она уселась на оттоманке у камина, разложив юбки.
– Я взял тебя в свой дом, открыл тебе свои финансы, и как ты мне отплатил? Лапая мою жену? – Мужчина, играющий Мейфэра, рявкнул, взмахом руки усиливая слова, и плеснул алкоголем на яростно вставшего на дыбы муравьеда.
– Я плачу вам ответным доверием. Я продемонстрировал вам счетоводные книги моего сердца. И в точности как делец не может по своему усмотрению заставить цены на товары расти или падать, человек, которым движет сердце, не в силах руководить душевными порывами. Фондовая биржа сердца – непостоянная вещь. Миссис Мейфэр…
– …моя! Это не бизнес, это воровство, – перебил мистер Мейфэр и, ко всеобщему удивлению, разбил стакан об пол.
– Возможно, мы продолжим наш разговор, когда у вас хоть немного прояснится в голове, – сказал Пининг, едва сдерживая восхищение страстностью сцены. Он повернулся к женщине, чьи юбки накрыли и скамеечку для ног, и половину ковра, на котором стояла оттоманка. Пининг наклонился и поцеловал ей руку. – Моя дорогая, теперь я вас покину, чтобы подсластить наше воссоединение! Разве солнце прекраснее всего не во время заката и восхода? Пусть наши вечерние и утренние зори будут такими же яркими!
Когда Пининг снова выпрямился, хрустальный графин взорвался, ударившись о его затылок. Ореол летящих осколков блеснул в свете камина, отчего Пининг, как подумалось Сенлину, на миг превратился в ангела.
Пининг рухнул на пол у ног миссис Мейфэр, и красные брызги запятнали подол ее персиковой юбки. Она в ужасе вскочила, перевернула оттоманку и упала на Сенлина, который по-прежнему стоял, оцепенев, перед камином, все еще держа в руках кочергу.
Над Пинингом стоял мистер Мейфэр, чья нижняя челюсть отвисла, а подбородок блестел от слюны.
– Она хочет меня, – пробормотал он, роняя зазубренное горлышко графина. Потом крикнул, яростнее: – Она хочет меня! – Ткнул пальцем в распростершееся тело Пининга. – Ты мошенник, маленький мошенник. Ты не смог бы удовлетворить эту женщину, ты, пижонский болтливый мошенник. Ей нужен мужчина! Ей нужен я! – Вне себя от выпивки и ярости, Мейфэр принялся мять и щипать собственное лицо, а потом, шатаясь, побрел к двери, через которую вошел Сенлин.
Улучив минуту, Сенлин бросился к Пинингу. Ему пришлось прижаться ухом к ковру, чтобы разглядеть хоть часть лица несчастного под густыми потеками крови. Глаз Пининга сосредоточился на Сенлине, и Оскар Шоу сумел выдавить из себя слабую и беззащитную улыбку. Он был жив. Это обнадежило Сенлина. Он жив! Конечно жив – ведь это всего лишь театр. Точнее, грубое подобие театра, но ведь все эти люди не сняли с себя человечность, как костюм, сменив его на сценические наряды. Главное сейчас – приостановить пьесу и заняться раной Пининга. Сенлин не раз видел, как мальчики разбивают головы на школьном дворе, и, хотя крови проливалось очень много, раны никогда не бывали смертельными.
Пол задрожал от тяжелых шагов, и закричала женщина.
Сенлин поднял глаза и увидел, как Мейфэр несется через комнату. Он снял со стены саблю и держал ее двумя руками, как знамя на поле боя. Но не было ни знамени, ни поля боя. Был только раненый бухгалтер в костюме, распростершийся на ковре с орнаментом пейсли.
Мейфэр, свирепо охнув, вонзил саблю Пинингу между лопатками.
Пининг выгнулся, словно намереваясь уползти, и стало видно, что сабля прошла через него насквозь и воткнулась в пол. Он дважды трепыхнулся на весу, а потом снова скользнул вдоль лезвия. Плавая в луже собственной крови, Пининг втянул воздух – звук был похож на храп, от которого просыпается даже спящий крепче всех. Но Пининг замер и больше не пошевелился.
Сенлин попятился к миссис Мейфэр, которая стояла прижимая руки к шее и рту. Мейфэр уперся сапогом в спину Пинингу и выдернул саблю. На лезвии поблескивала темная кровь. Дрожа за кочергой, Сенлин почувствовал, как его дергают за фалды; женщина тянула его к двери возле камина. Это была не та дверь, через которую он пришел, и Сенлин понятия не имел, куда она ведет.
Сенлин воспротивился понуканию женщины и вместо этого приблизился к Мейфэру, который стоял посреди комнаты и тяжело дышал, словно разъяренный бык. Сенлином овладело замешательство или, может быть, потрясение. Но надо было что-то сказать. Он вытянулся во весь свой учительский рост и произнес тем тоном, которым делал самые серьезные выговоры:
