– Не застревай тут надолго. Тебе надо идти, – сказала она и вместо ладони схватила его за предплечье.
Натягивая кожаную перчатку кузнеца, которая доходила до локтя, медсестра сказала:
– Я должна держать железо неподвижно, пока не досчитаю до трех. Очень важно, чтобы ты не двигалась, дорогая. Если получится не то, что надо, придется начать сначала. – Эдит не отвела взгляда от Сенлина, ничем не показала, что услышала медсестру. Ее губы сжались в тонкую бледную нитку.
– Считаю до трех, – опять сказала медсестра. Когда клеймо коснулось кожи, на шее Эдит выступили вены, она вытаращила глаза, ногтями вцепилась в руку Сенлина – и ее скулы заострились, и воздух наполнился ужасным, но знакомым запахом горелой плоти, и медсестра звонким как колокольчик голосом произнесла: – Один.
Когда Сенлин видел Эдит в последний раз, она лежала без сознания, а медсестра обворачивала ее руку марлей. Обморок был маленьким благом. Она не издала ни звука, и в ее молчании он ощущал неповиновение. Матрона возобновила ненужную любезную болтовню, несмотря на то что Эдит не отвечала. Сенлин настаивал, что останется, пока она не очнется, но Сеф заявил, что, если он еще немного промедлит, дело придется снова открыть.
– Это ненормально, мистер Сенлин. Вы упускаете из вида приз! Вас ждут торжества, курорты и павлины! – сказал Сеф.
Невыносимая толстокожесть!
Как бы там ни было, Сенлин понятия не имел, что еще он мог бы сказать Эдит. Наверное, даже лучше, что они избежали неловкого прощания. Она должна вернуться домой, а он – взобраться на башню. Он надеялся, что вскоре она окажется на своей ферме, снова станет Генеральшей, а он сделается лишь малозначимым актером в ужасной истории, которую она постарается забыть. Как он мог сказать все это на прощание? Лучше расстаться так, чтобы оба сохранили лицо. У них и так слишком много отняли.
Испуганный и измученный испытанием, Сенлин молчал, пока его вели прочь из пыточной в просторные бюрократические коридоры. Появился прислужник с его одеждой и портфелем, и ему позволили переодеться, сняв помятый и пропитавшийся потом костюм дворецкого. Он обнаружил, что деньги на месте, но в депрессивном оцепенении понял: ему все равно. Застегивая рубашку, он трижды пообещал себе вернуться к постели Эдит. Пусть бросят его в темницу, наденут на голову ведро и вырвут глаза. Пусть попробуют!
И трижды он убеждал себя идти дальше. Впереди ждала Мария. Он надеялся, что она цела и невредима. Он бы хотел, чтобы она оказалась рядом, возникла сейчас же и утешила его. Он знал, что это эгоистичное желание.
Помощник Сеф выглядел непривычно притихшим, когда вел Сенлина к лестнице с мраморными стенами. Над дверью красовалась высеченная в мраморе большая надпись: «Купальни».
Сенлин не собирался затягивать расставание, но стоило сделать шаг, как Сеф схватил его за руку. Затем молодой человек с серьезным видом выпалил признание:
– Я знаю, все это было для вас более чем обескураживающим. Честно говоря, я боюсь, что подвел вас тем, как отыграл свою часть представления. Вы выглядели так естественно. Я вами восхищаюсь. Я надеялся сам сыграть роль регистратора. После такого не могу не задаться вопросом, готов ли я к ней.
– Ну, удачи, – буркнул Сенлин, не вникая, с чего вдруг омерзительный помощник регистратора стал подлизываться к нему и разглашать свои профессиональные устремления.
– Я хотел спросить: как вы думаете, может быть, я лучше гожусь на роль медбрата? По-вашему, такой персонаж лучше подойдет для моих талантов? Традиционно эту роль играет женщина, но потенциал для…
– Роль? – перебил Сенлин. – В каком смысле? Вы актер?
Сеф едва не завизжал от восторга; он укусил себя за кулак и залился краской:
– Ох, мистер Сенлин, какой замечательный отзыв. Вы сделали мой день!
Часть вторая
Купальни
Глава первая
Вода из Фонтана Купален способна разгладить локоть старой карги, а также с равной легкостью исцелить от растяжения связок и разбитого сердца, избавить от самого стойкого нервного тика. Все, что вас беспокоит, забудется.
Популярный путеводитель по Вавилонской башне, IV.III
Группка щебечущих молодых женщин в войлочных платьях и вязаных крючком шляпках шла за ним по зигзагообразной лестнице. Она соединилась с другой, потом с третьей, пока путь вверх не слился с более внушительной дорогой – ступенями из розового мрамора, широкими, как городской квартал. Звук шагов поднимающихся туристов звучал в унисон, как дождь, перерастая из лишенного ритма перестука в грохот барабанного боя. Он был одним из тысяч, совершающих восхождение.
«Популярный путеводитель» называл Купальни «колыбелью человечества», хоть вера Сенлина в эту книжку была уже не той, что раньше.
Время, проведенное в клетке, сказалось на суставах. Ноги горели и дрожали. Дойдя до последней ступеньки, он едва не рухнул без сил, но падать было некуда. Не дав и минуты, чтобы перевести дух, его толкнули вперед, в одну из множества очередей внутри переполненного таможенного поста. Облицованные белой плиткой кирпичные стены блестели в газовом свете бронзовых люстр. Мужчины в темно-синих мундирах патрулировали помещение, наблюдая за толпой. На поясе у них висели полицейские дубинки и рапиры. Черные кожаные козырьки синих шлемов скрывали глаза, но Сенлин чувствовал, как агенты в мундирах следят за ним, за всеми вокруг.
В конце большого зала, примерно в сотне ярдов впереди, стоял ряд зарешеченных таможенных будок, крепких, как моляры. Сенлин знал, что это единственный путь в Купальни. Мария либо стояла здесь недавно, либо будет стоять в ближайшее время. После блужданий в лабиринтах Салона он почувствовал облегчение, снова оказавшись на прямой дороге.
Над таможенными будками бросался в глаза транспарант, оповещающий о пятипроцентном налоге на все товары и валюту. Второе уведомление обещало скорый суд над любым, кого поймают с контрабандой.
Турист сбоку от него носил высокий парик, пудрово-белый и помпезный, как грот-мачта с поднятыми парусами; его единственным багажом, похоже, была незакрытая сумка из крокодиловой кожи, откуда выглядывал беспокойный карликовый пудель. Толпа изобиловала богатыми чудаками в капорах с оборками и с зонтами в рюшах, с тростями из терновника и с золотыми цепочками для часов. Пусть эта толпа и была хорошо одета, вела она себя немногим лучше рыночной. Вновь прибывшие были агрессивными, напористыми и надменными. Если он переставал прижиматься к человеку, стоящему впереди в очереди, более проворный оппортунист втискивался в зазор. Женщина с большой птичьей клеткой в чехле ударила Сенлина по ногам, перескочив на его место в очереди. Он почувствовал себя зажатым и запаниковал. Чтобы не грызть ногти, сунул руки поглубже в карманы сюртука: с этой нервной привычкой, казалось бы, он давно справился.
