– Ложь! – прошипела прачка рядом с Сенлином. – Фредди попался на глаза богатой старушенции, и она попыталась затеять с ним шашни. Фредди дал ей от ворот поворот, и она призвала Комиссара, чтобы тот с ним разобрался. Ну вот и результат.
– Желает ли осужденный покаяться?
Агент трусливо отвернулся от красивого юноши. До Сенлина дошло, что это не представление. Его угораздило попасть на казнь.
Юноша проговорил так тихо, что Сенлин едва расслышал:
– Я хочу увидеться с матерью.
Это была жалкая и честная просьба. Даже не зная ничего о жизни парнишки, Сенлин уверился, что видит ужасную несправедливость.
Сенлин хотел закричать, ворваться в беседку и сорвать черное знамя… но он привык опасаться таможенных агентов. И теперь он понял, что бояться надо кое-кого еще. Этот человек – как прачка его назвала? – Красная Рука. От него бросало в дрожь.
Словно зачарованный, он смотрел, как Красная Рука закатал свободный белый рукав, открыв бронзовый наруч на предплечье. К металлическому «манжету» крепились шесть флаконов, напоминающих шприцы для подкожных инъекций, и в каждом плескалась светящаяся рубиновая сыворотка. Не поднимая шляпу, что прятала лицо, Красная Рука повернул несколько стерженьков на латунном наруче, словно музыкант, настраивающий инструмент. Устройство перекачало светящуюся сыворотку из цилиндров в вены Красной Руки.
Из его рта вырвался булькающий крик, какой можно услышать на скотобойне, и на миг Сенлину показалось, что этот человек поранился. Но потом Носитель Мрака поднял правую руку над головой, и толпа ахнула: под кожей от ладони до плеча раскинулась сеть светящихся красных вен, которые словно корни проросли от бронзового наруча. Ветвящиеся линии дошли до плеча, просвечивая сквозь одежду, как просвечивает сквозь повязку кровь. Вскоре вся правая сторона его торса светилась красным.
Поза Красной Руки напоминала обезьянью. Каждая его мышца и каждое сухожилие стремились прижаться к земле. Он обошел вокруг парнишки, который теперь не умолкал от страха, все еще умоляя, чтобы ему позволили увидеться с матерью. Не успел никто и глазом моргнуть, как Красная Рука прыгнул на парня сзади. С поразительной ловкостью акробата он вскарабкался на спину приговоренному, встал ногами ему на плечи. Парень, пошатнувшись под неожиданным и несуразным весом Красной Руки, едва успел вскрикнуть, как палач нагнулся, взял его за челюсть, выпрямился – и голова красивого парня, оторвавшись от шеи, осталась у него в руках.
Взметнулся фонтан крови. Противоестественная башня из двух человек рухнула. Сенлин отвернулся слишком поздно, желудок у него скрутило, и его вырвало на ноги прачке.
Неподалеку от беседки несколько человек плавали на спине в блистающих водах искусственного озера.
Глава четвертая
Разговоры – унылый симптом пустой бальной книжки
[2].
Популярный путеводитель по Вавилонской башне, IV.VII
Сенлин бродил по мерцающим улицам, загипнотизированный ужасным зрелищем. Он шел не бесцельно, хотя сам едва ли это осознавал. Он искал какой-то признак искупления, намек на то, что человеческие существа были способны не только на жуткие и насильственные поступки. Ему нужен был обнадеживающий довод, культурное достижение или художественный идеал. Поиски привели его к закрытым ставням концертного зала, и он несколько минут стоял, слушая бодрую игру струнного квинтета. Но то, что час назад прозвучало бы как мелодичный рефрен, теперь казалось легкомысленным пиликанием. Неисцеленный, он двинулся дальше и кружным путем добрался до романтической фрески, изображающей трех девушек, увенчанных лентами и первоцветами. Их лица выглядели одновременно экстатичными и невинными. Их руки и ноги были пухлыми, но невесомыми. Девы парили и улыбались, источая эротические флюиды, от которых он почувствовал себя несчастным и одиноким.
На тротуаре играла группа детей. Надеясь услышать какие-нибудь наивные слова, которые наполнили бы его тоской по оставшимся дома ученикам, Сенлин замедлил шаг, проходя мимо. Дети играли в классики на только что нарисованном игровом поле. Балансируя сперва на одной ноге, затем на другой, девчушка читала стишок. Сенлин никогда раньше его не слышал, и, как случается с такими малыми открытиями, новый для него и старый для мира стих как будто был написан специально к этому случаю:
Башня вверх растет, башня вниз растет,
А внутри у ней пустота.
Ход вверх идет, ход вниз идет,
В пустоту идет, тра-та-та.
Простой стишок повторялся снова и снова радостным голоском под ритмичные шлепки детских кожаных подошв. Сенлин заткнул ухо пальцем, не давая песне и ее болезненным образам закрепиться в памяти. Он ускорил шаг.
Он отправился на поиски Тарру, желая найти утешение в вине. Обнаружив друга в кафе «Риссо», Сенлин навязал ему свое общество. Он выпил из бокала Тарру, когда его собственный задержали, и с горячностью рассказал о казни, на которую попал. Слова лились из него, как будто он читал лекцию, которая грозила перейти в гневную проповедь.
– Как мы можем терпеть такую дикость? Я думал, башня – оплот морали, но что она мне показала? Пытки, фальшивое правосудие и публичные убийства. Чудовищные люди со светящимися кровавыми руками. Безумцы и бессовестные актеры. Это не сток человечества, а канализация! О, не смотрите на меня так, словно я заснул на уроке, Тарру. Вы же знаете, что я прав! – Сенлин грыз ногти, отрывисто стуча зубами.
– Хватит грызть ногти, – сказал Тарру.
– Я не грызу! Я их укорачиваю зубами, потому что потерял кусачки для ногтей вместе со всем остальным, – сказал Сенлин, беспомощно смахивая солнечные зайчики, которые вспыхнули на его лице. Он едва не открыл масштабы собственных потерь, но вынудил себя замолчать. – И лучше мои ногти, чем вашу голову.
Тарру отпрянул в притворном испуге, прикрывая лицо руками:
– Убереги меня небо от весенней уборки, которую устраивает чужая совесть! Не кипятитесь, директор. Я рад, что вы поупражнялись в праведности, но не забывайте: наша раса не отличается чистоплотностью, здравомыслием и гуманностью. Наши мысли не записаны ровными строчками, наши сердца не подчиняются уравнениям, а что касается совести… – она плохо учится на ошибках, описанных в учебниках истории. О, умерьте свой гнев! – Любой, кто забрел бы в их угол внутреннего дворика, никогда бы не подумал, что эти двое – друзья. – Вы упускаете из вида красоту и преувеличиваете зло.
– Вы не видели, что ручная зверюшка Комиссара сделала с тем парнишкой! Его голова…
– Красная Рука – настоящий упырь, тут вы правы, – проговорил Тарру сквозь зубы и понизив голос. – И нет, я ничего не могу рассказать о том, почему он светится и откуда берет силу. Это не имеет значения. Он лишь пугало, источник ночных кошмаров. – Тарру с быстротой молнии потянулся через стол и большущей лапищей схватил Сенлина за запястье, едва не опрокинув бокал с вином, который ему наконец-то принесли. Его голос звучал хрипло, но уверенно: – Однако вам не стоит кричать о грехах Комиссара. Его уши повсюду. Тут есть люди, которые с восторгом встретили бы революцию, но нас мало.
