Картина Огьера висела в бальном зале, под стеклом толщиной в дюйм. Она располагалась возле выхода на балкон, что выглядело удачей, пока Сенлин не узнал, что балкон, словно крепость, оснащен двумя тридцатифунтовыми легкими пушками и шестью охранниками с ружьями. И словно этого было недостаточно, стоило побеспокоиться еще и о Красной Руке, который регулярно рыскал по территории. Ходили слухи, что он бродит по особняку как вздумается, что он спит у подножия кровати Комиссара, что он живет в стенах или, может быть, просто появляется, сто́ит произнести его имя слишком громко.
– Какой отчаянный бардак! – застонал Сенлин.
– Совершенно верно. Потому-то и нужен доведенный до отчаяния человек, – ответил Огьер.
Когда на улицах затлели угли зари, Сенлин оставил художника, дав обещание, которое не надеялся сдержать: он вернется с шедевром.
Сенлин шел по пустынным бульварам Купален. Далекое бормотание фонтанов напоминало океан, запертый в раковине. Его смутно раздражало то, каким тошнотворным вышел берег моря в версии Купален. Это был берег без моря – мелкое и дурацкое место. Но что с того? Его разум отвлекался от насущной проблемы, обращаясь к уюту критики, чтобы спрятаться от надвигающейся реальности.
Даже если бы ему хватило смелости ринуться прямиком к Комиссару, понадобилась бы армия, чтобы прорваться за порог. Нет, силой ничего не добиться. Сенлин попытался представить себе, как пробирается ночью через особняк и лицо его укутано черным шарфом, словно у грабителя – долговязого, неуклюжего, несуразного грабителя. Нет, тайком он туда не проберется, значит оставался лишь обман. Комиссара надо убедить отдать картину Сенлину или переместить ее туда, где она окажется уязвимой, если такое место в Купальнях вообще существует. Комиссар был очень подозрительным и консервативным человеком. Обвести его вокруг пальца будет нелегко. Сенлин не привык действовать коварно.
Мюзик-холлы стояли тихие; ресторанчики пустовали. Была уже не поздняя ночь, но раннее утро. Сенлину пришло в голову, что ванна поможет ему сосредоточиться и найти вдохновение, но он быстро отклонил эту идею как трусливое потакание слабостям. Он должен принять вызов. Он должен превратиться в криминального гения. Мысль его рассмешила. Видели бы его сейчас ученики, лишенного всякой уверенности и власти, похожего на рыбу без воды. Действительно настоящий Осетр.
И как же вышло, что все его прежние добродетели превратились в недостатки? Его спокойствие, терпение, любовь к размышлениям, рационализм и беспристрастность – все эти качества теперь стали изъянами. Он должен быть самоуверенным и проницательным. Но даже случись оно так, разве сможет наглый книжный червь состязаться с могущественным Комиссаром? Сенлин ни в чем не мог бросить ему вызов, если речь не шла о состязании недостатков.
Состязание недостатков. Мысль сперва его рассмешила, а вскоре породила некий замысел.
На улицах появились утренние торговцы с тележками, нагруженными свежей выпечкой и фруктами. Потом настал черед ранних купальщиков и старожилов, которые неустанно говорили о витаминах и состоянии здоровья. Пара пухлых ребятишек под бдительным оком гувернантки разбила зеркало водоема, и от плеска проснулись фламинго. Кораллового цвета птицы позавтракали водорослями, что в изобилии собрались вокруг длинных лап. Таможенник флиртовал с лоточницей, которая продавала соли для ванн и ароматное мыло. Заводной гиппопотам снова выпустил впечатляющую струю. Сенлин шел мимо всего этого, настолько погрузившись в раздумья, что едва понимал, куда направляется, пока не оказался на месте.
Он стоял перед Тарру, который храпел под полотенцем на своем обычном шезлонге у аккуратной береговой линии. Сенлин снял полотенце с лица Тарру и несколько раз шлепнул друга по щекам, пока тот не проснулся, фыркая.
– Грязь-шмазь! Оставь меня в покое. – Гримаса Тарру едва ли смягчилась, когда он понял, что его разбудил Сенлин. – Я знаю, господин директор! Я пропустил свой корабль. Не надо меня хлестать. И так в голове звенит!
– Вставайте. Я куплю вам кофе.
– Да я еще не был в утренней парилке. Чего тебе от меня надо в такую рань?
– Нам предстоит многое успеть, друг мой. Сегодня вы ведете меня на торжество.
За чашечкой кофе в кафе «Риссо» Сенлин объяснил свой план, пережидая вспышки ироничного смеха Тарру. Смелая схема Сенлина развлекла великана, невзирая на похмелье. Он счел это проказой, откровенной шуткой. Насколько сумасшедшим надо быть, чтобы обокрасть Комиссара, человека, который держит поводок этого психованного пса, Красной Руки? Помимо абсурдности предложения, Тарру огорошило внезапное желание Сенлина помочь художнику.
– Какое вам дело до него? Пускай сам добывает свою шедевральную мазню. Я бы и двух шагов не сделал, чтобы подобрать такую картину с обочины, – сказал Тарру, следя за новенькой девушкой в шортах с высокой талией. Когда Тарру снова повернулся к Сенлину, он обнаружил, что директор его внимательно изучает. – Что такое?
– Минувшей ночью, пока мы с художником изображали сов, всплыли кое-какие факты. Шестнадцать лет назад вы не потеряли счет времени, как это следует из ваших слов, Тарру. Вы приехали в башню с женой – и потеряли ее.
От слов Сенлина лицо друга побелело, утратив всякие следы веселья.
– Вы ее ждали, не сомневаясь, что она найдет дорогу к вам. Но она этого не сделала. – Молодая туристка с голыми ногами, напоминающими ножницы, прошла мимо опять, похоже заблудившись, но на этот раз Тарру не удостоил ее взглядом. – Вы могли бы отправиться домой, но что, если бы ее там не оказалось? Что бы вы сказали ее отцу, ее матери? Нет, не надо ерзать и сутулиться, Тарру. Я вас не отчитываю; я напоминаю, как вы здесь застряли, словно комок в горле, который не движется ни туда ни сюда. Вы ее искали, вы ждали, вас тошнило от отчаяния и унижения. Всплески надежды были не менее болезненными. Ваши средства подходили к концу. И вот, когда надежда почти угасла, случилось чудо: в ваш отель пришло письмо от супруги. Каким-то образом, спустя недели после вашего расставания, она сумела вернуться домой. Она боялась, что вы потерялись или мертвы, но все равно отправила деньги, на всякий случай. А вы…
– Пожалуйста, хватит, – жалобно сказал Тарру.
– Вы, – настойчиво продолжил Сенлин, – взяли деньги. Рассчитались с одними кредиторами, уболтали других подождать, но ничего не написали в ответ… ибо зачем? Вы вернетесь и все объясните. Но стыд не позволил вам вернуться. Через месяц пришло еще одно письмо, и с ним – опять деньги. Она платила Вселенной десятину. Отдавала часть вашего состояния на случай, если вы живы и можете ею воспользоваться. А у вас появились новые долги, и на полет домой не хватало. Вы неделями колебались между стыдом и потаканием слабостям, похвальбой и самобичеванием. Постепенно вы стали частью местного светского общества. Вы превратились в главный элемент званых вечеров; вы могли заполнить собой комнату. Огьер сказал мне, что много, очень много вечеринок родилось и умерло по вашей прихоти. И все-таки вы не написали жене, потому как ей лучше было думать, что вас нет в живых.
