Размышления Сенлина прервала широкая ладонь Тарру, опустившаяся на плечо. Он повернулся и оказался лицом к лицу с невысоким худощавым человеком в узком сером костюме. Отвороты его брюк были такими высокими, что открывали носки. Локон волос цвета серебра, тонкий и жесткий, как рыболовный крючок, украшал красивый лоб. Его глаза были цвета влажного цемента, а бледная, восковая кожа довершала впечатление, что перед Сенлином черно-белый отпечаток человека.
– Мистер Сенлин, – начал мужчина высоким, певучим голосом. – Как я понял, это вас следует благодарить за возвращение Тарру. Вы добились того, чего не удалось добиться с помощью дюжины приглашений. – Он стукнул каблуком и отвесил Сенлину неглубокий ироничный поклон.
– Позвольте представить его неотвратимость Комиссара Эммануэля Паунда, – сказал Тарру с более величественным и глубоким поклоном, хоть тот и показался Сенлину не менее ироничным, чем поклон Комиссара.
Сенлина предупредили, что пожимать руку сверхчувствительному хозяину не следует, так что он тоже поклонился – так искренне, как только мог. Выпрямившись, он сказал:
– У вас потрясающая коллекция, Комиссар. Примите мои поздравления.
– Да. Эта работа Огера – моя любимая. – Он произносил фамилию иначе, чем художник, через жесткое «г», и звучала она так, словно Комиссар ею вот-вот подавится. – Оценена в триста мин. – Сумма была сногсшибательная. Сенлин на эти деньги мог бы построить второе, да и третье школьное здание. – Выгодная сделка, да-да. Она удвоится в цене, обещаю, прежде чем я решу с нею расстаться. – Комиссар дотронулся до верхней губы, как будто доверил Сенлину некий секрет. Сенлин сомневался, что Комиссар настроен держать в тайне какие бы то ни было оценки своего состояния, но повторил жест. Он собирался завоевать доверие этого человека и потому согласен был изображать попугая. – Тарру говорит, вы искусствовед? – продолжил Комиссар, подавшись назад, изучая Сенлина под новым углом.
– Я написал несколько статей…
И Сенлин принялся разглагольствовать, пересыпая речь скудными доказательствами своей компетентности. Он знал достаточно, чтобы произвести впечатление опытного искусствоведа, хотя на самом деле бо́льшая часть картин, что висели на стенах, были для него в новинку. Когда Комиссар упомянул некое художественное движение, с которым Сенлин был не знаком, он решительно высказался против, назвав все движение халтурой. Такую тактику использовали его ученики из худших; они насмехались над предметами, которые не сумели изучить.
Комиссар быстро согласился:
– Я не доверяю критикам, которым все нравится. Когда все хорошо, ничто не имеет ценности. Без мусора нет золота, не так ли?
– Абсолютно верно, – соврал Сенлин. – Но эта работа, – он снова повернулся к картине Огьера, – «Девочка с бумажным корабликом» – это что-то замечательное. Особенность здешнего освещения, похоже, породила новый художественный стиль. Может, он и примитивный, но вызывающий и по-своему точный.
– Согласен. У меня безупречный вкус, – сказал Комиссар и легким взмахом руки велел Сенлину продолжать.
– Я хотел бы написать статью об этой новаторской палитре. Вот, к примеру… – Сенлин наклонился ближе к толстому стеклу, защищающему картину Огьера, и, когда Комиссар последовал его примеру, Сенлин несколько раз чихнул, резко и судорожно.
Комиссар в ужасе отлетел назад, в Тарру, закрывая ладонями гладкое кукольное лицо. Выпучив серые глаза, пронзительно вызвал охрану. Лай собак перекрыл шум толпы.
Среди вальсирующих раздались вздохи и сдавленные крики. Музыканты запнулись, сфальшивили и прекратили игру. С нескольких сторон появились агенты в синих двубортных мундирах. Сенлин очень быстро обнаружил, что окружен. Один агент подал Комиссару оловянный поднос с черным резиновым противогазом. С двух сторон из маски торчали фильтры из золотой фольги, похожие на затупленные бивни. С отработанным проворством Паунд надел противогаз и плотно прижал к лицу. Темные линзы, большие, как крышки банок с вареньем, закрыли глаза. Только что он был на виду, но теперь сделался недоступен, и все за считаные секунды. Как мог Сенлин угодить человеку, не видя выражения лица? Но времени на беспокойство не осталось.
Сенлин поспешил объяснить:
– Уверяю вас, господин Комиссар, я не болен. Просто чувствителен к запахам. – Он достал носовой платок и осторожно, почти бесшумно высморкался. – Это может показаться абсурдным, но мне кажется, кто-то мог испачкать вашу картину духами.
Сенлин промокнул глаза, украдкой поглядывая на Комиссара. Он ничего не увидел за зачерненными линзами. Маска искажала дыхание Комиссара, хоть оно и было на грани учащенного. Весь зал застыл, прислушиваясь.
Дыхание Комиссара постепенно вернулось к равномерной последовательности свистящих звуков. Спустя секунду он разогнул и поднял палец, сигнализируя ансамблю продолжить игру. Музыка разрядила напряжение: кто-то рассмеялся, женщина на рояле сделала неуверенное па, и вечеринка возобновилась. Гости, как показалось Сенлину, были весьма привычны к приступам Комиссара и умели с ними справляться.
Все еще в противогазе, Комиссар вышел на большой балкон, и агенты повели Тарру и Сенлина следом. Поскольку его судьба была неясна, Сенлин попытался сделать вид, будто воспринимает это как часть экскурсии по особняку. Молодые мужчины и женщины, предающиеся нежностям у парапета, при виде агентов и Комиссара в маске быстренько вернулись в бальный зал.
Комиссар наконец снял противогаз, и Сенлин обнаружил, что миниатюрный и аллергический тиран внимательно его изучает. Казалось, Эммануэль Паунд щурится на сильном ветру.
– Похоже, нас объединяет нечто большее, чем понимание искусства, – сказал наконец Комиссар.
Сенлин с трудом сохранил невозмутимый вид, хотя от живота до затылка у него пробежал холодок. Конечно, он не почуял на картине даже следа духов, но понадеялся, что Комиссар подыграет шараде, лишь бы не рисковать репутацией самого чувствительного носа Купален. Надеясь, что тщеславие этого человека распространяется на его недостатки, он оспорил один из них.
– Как бы ни была гениальна работа Огера, она запятнана духами. Его студия находится над женским бутиком. Все его картины пропитались запахом до последнего атома. Я-то надеялся, что стекло удержит запах. Какая жалость. Придется ее продать, пока вонь не въелась. – Паунд поправил воротник и новым взмахом руки отправил агентов прочь.
– Комиссар Паунд, – поспешно вмешался Сенлин. – Но ведь работу можно спасти.
– Простите, профессор Сенлин, но в том, что касается моих носовых пазух, я не рискую.
– Тогда позвольте мне. Я могу предложить простой дезодорирующий процесс. Технику, которой мне пришлось научиться. – Сенлин промокнул носовым платком угол глаза. – Если не сработает, выставляйте работу на аукцион. Но было бы жаль потерять ее без нужды.
Комиссар вернул жесткому серебряному локону на лбу былое великолепие, нарушенное ужасной резиновой прокладкой противогаза.
