Хор колокольчиков прозвонил три часа, и Сенлин снова вышел на сумеречную улицу. Портфель казался тяжелым, словно привязанный к шее мельничный жернов, бутылка впивалась в бедро, как хлыст. Между ним и скамьей у сверкающего водоема, где предстояло встретиться с Огьером, простиралось много кварталов. Не осталось другого выбора, кроме как бежать.
Если художник окажется лжецом или злодеем, если выяснится, что он стоит за нынешними трудностями Марии и все это было уловкой, чтобы обманом заставить Сенлина взяться за грязную работу, – Сенлин сам не знал, как поступит. Может, задушит Огьера посреди улицы, у всех на глазах. Интересно, хоть кто-то попытается его остановить, или туристы и работяги лишь отойдут в сторону и притворятся, что отвели взгляд? Эта мысль его ужаснула.
Пока что все шло нормально. Никто не обращал внимания на его спешку. Он мчался как кролик между обочинами, перепрыгивал через канавы, полные пенистой серой воды, и увертывался от пожилых и молодых женщин, тащивших корзины с бельем. Он безостановочно сыпал извинениями налево и направо. К минуте, когда под ногами оказались чистые плиты, которыми вымостили бульвар, огибающий водоем, лицо Сенлина блестело от пота.
Набережная была переполнена продавцами. Промежутки между киосками, забитыми разными изделиями, тониками и мылами, часто перегораживали фургоны. Ему с трудом удалось протиснуться. Он свернул к береговой линии, где толпа казалась более подвижной, и пожалел о своем решении, завидев, что заставило людей расступиться. Таможенные агенты окружили мужчину, только что обритого и раздетого до пояса. У его ног стояла корзина с углем. Сенлин напоролся на сотворение нового хода.
Увидев, кто читает декларацию о преступлениях, он остановился как вкопанный. Это был Паунд собственной персоной, одетый так же, как и на балу, в черный костюм, который, казалось, сел на несколько размеров. На Комиссаре был кошмарный противогаз. Линзы на глазах чернели, как дно колодца. Создавалось впечатление, что они глядят прямо на Сенлина, и от иллюзии по коже побежали мурашки.
Это было несправедливо. Как он ни старался, где бы ни искал, он не смог найти Марию, зато постоянно натыкался на врагов.
Сенлин попытался снова раствориться в толпе, но оказался зажатым между повозкой с ароматными дынями и вереницей детей в полосатых купальниках, которые таращились на разоренного бедолагу. Его преступление, по-видимому, было полностью связано с долгом: Комиссар прочитал список неоплаченных счетов в ресторанах, магазинах одежды, танцевальных залах, театрах, гостиницах и прочих капканах удовольствий, какие могли предложить Купальни. Сенлин не сомневался, что обвинения преувеличены, как и те, что прозвучали перед казнью парнишки. Как бы там ни было, это не его трагедия, и у него нет времени, чтобы разделить страдания несчастного. Он сам к нему присоединится достаточно скоро, если не поторопится.
Сенлин сунулся предплечьем в толпу, пытаясь ее раздвинуть. Его усилия были вознаграждены тем, что одна девочка с силой наступила ему пяткой на ногу. Он вскрикнул от боли, и литания комиссара прервалась. Фильтры противогаза завертелись и уставились на него. Паунд крикнул:
– Мистер Сенлин! Мистер Сенлин. Я так рад, что застиг вас. – От этих слов у него застыла кровь, и дети попятились. Его как будто выпихнули на сцену. – Я слышал, вы очень активно ведете заметки. Хорошо. Люблю скрупулезных ученых. Человеку, который сам принимает решения, можно доверять. Обработка закончена?
Сенлин кивнул с облегчением – его пока что не раскрыли.
– Солнце делает свое дело. Ваш Огьер почти очищен. – Он потер нос и несколько раз изящно им шмыгнул. – Это было утомительно для меня, но я набросал кое-какие отличные впечатления.
– Отличные впечатления! – повторил Паунд словно эхо и хлопнул указом, который читал, по груди замешкавшегося агента. Агент с неуклюжей поспешностью едва поймал бумаги, прежде чем они рассыпались. – Мне пришло в голову, что, возможно, интервью послужит хорошим костяком для вашей работы. Голые факты – такая скука. Мы с вами должны сесть и обсудить мои мысли о мире искусства.
– Да, действительно. Конечно, – нетерпеливо сказал Сенлин.
Минуты ускользали. А если Марии сейчас плохо? Если она заперта в комнате посреди Купален или сидит в ванне в Фонтане? Может, ему понадобятся часы, чтобы ее разыскать, даже если Огьер точно знает, где она находится. Ему придется рыскать по городу, как вору. Впрочем, он же и впрямь вор.
К облегчению Сенлина, Комиссар потерял интерес к разговору. Директор школы приготовился отвесить прощальный поклон, как вдруг полуголый смуглый бедолага, новоиспеченный ход, прыгнул сквозь агентов и схватил Сенлина за лацканы. Он сжал его в яростном объятии, впился пальцами в спину. Отвращение Сенлина было инстинктивным: он отвернулся и попытался просунуть руки между ними, но ход лишь сжал его крепче:
– Дружище, это же я!
Сенлин снова повернулся, чтобы взглянуть в широкое лицо мужчины, испещренное струйками пота и крови из порезов, которые на щеках и коже головы оставила неумолимая бритва.
Без королевской бороды и стальной гривы, Тарру теперь казался призраком, выволоченным на свет из склепа. Узнать его можно было только по сланцево-серым глазам и теплому баритону.
Сенлин тотчас же повернулся к комиссару:
– Комиссар Паунд, здесь какая-то ошибка. Это же Тарру! Он был в вашем доме две ночи назад.
– Я в точности так же удивлен, как вы, мистер Сенлин. Нет никакой ошибки; бухгалтерские книги не лгут. Он не платил по счетам больше месяца, но продолжал жить как шейх.
Сенлин подумал обо всех ужинах и бутылках, которые его друг купил для них двоих. Он был щедрым и проявлял в этом упорство.
– Ну, так он немного припозднился; я уверен, теперь он выплатит долги. – Сенлин схватил друга за крепкие плечи. – Не время осторожничать с собственным кошельком. Разберитесь с этим!
– Не могу, – сказал Тарру. Весь его юмор, все язвительное остроумие исчезли.
Сенлин заглянул Тарру в глаза и увидел человека, который превзошел унижение, отчаяние и страх. Внутри его вскрылось некое первозданное ядро. Тарру был вне себя от ярости.
Он внезапно зарычал поверх головы Сенлина, обращаясь к глазеющей толпе:
– Я предал себя и друзей. Я растолстел и от всего устал. – Тарру схватил себя за бока: его некогда мускулистый живот обмяк и заплыл жиром. – Я пил, плясал и барахтался в ванне, как дурак, но так и не обрел свободы. Я просто морочил голову самому себе! Теперь я выгляжу как тот, кем был уже много лет, – как раб. – Толпа побелела, когда Тарру в порыве гнева размазал кровь с выбритой головы по глазам. – У нас есть общество, но мы одиноки. У нас есть свет, но нет солнца. Башня высасывает нашу жизнь, давая нам лишь немного поводов, чтобы отвлечься и уныло сдохнуть. Не принимайте унылую кончину! Требуйте величественного, громоподобного финала!
В то время как ненависти и желчи в каждой фразе становилось все больше, мужчины и женщины, которые пялились на происходящее с вуайеристским удовольствием, вдруг сами оказались в центре внимания. Комиссар и его агенты наблюдали за собравшимися в поисках любого намека на симпатию или бунт. Зрители стояли неподвижно, словно испуганные кролики. Оказавшись в тени ястреба, они могли только моргать.
