А тут вдруг так хорош, так сладок, так волнителен поцелуй ему показался, и от этой девушки так пахло... девушкой, чем-то чужим, неизведанным, но притягательным, неизъяснимо притягательным, неодолимо притягательным, что у Винцуся ёкнуло сердце, и он перестал отталкивать девушку, руки раскинул по снегу и готов был, кажется, лежать так вечно, вдыхать этот запах, не разгаданную вечную загадку, и ощущать своими губами эти девичьи губы — быстрые и сильные, уверенные, умные — много умнее, опытнее его — и в то же время очень нежные (что может быть их нежнее! может, разве свежие сливки?..), такие тёплые, какие-то даже родные — губы женщины, губы всех женщин на свете, матерей и сестёр, губы прародительницы Евы, губы-любовь, губы-прозрение, губы-откровение, губы-смысл, губы-жизнь... Ах, от этого у парня вскружилась голова, и кабы он к тому времени уже не лежал в снегу, он бы точно, будто подкошенный, в снег рухнул...
Снова засмеявшись, девушки вскочили на ноги, подхватили свою котомку и кинулись стремглав по тропе в сторону села. А Винцусь наш, будто распятый в сугробе, ещё долго лежал вот так, навзничь, и широко раскрытыми счастливыми глазами смотрел в бездонное звёздное рождественское небо...
Этим новым открытием — по существу, открытием нового себя — он был потрясён. Весь следующий день он только и думал о волнующем ночном происшествии. И едва он вспоминал неожиданный поцелуй, опять так сладко становилось на сердце, и замирало оно, полное некоего томления, — как приятного несказанно, так и саднящего, как бы зовущего куда-то, не дающего покоя, — и кровь мощной волной приливала к голове, и мгновение-другое голова шла кругом, и, как у девушки, рдели щёки... будто поцелуй тот нежданный повторялся вновь и вновь. Так крепко удерживала его память! Мог ли он после сего происшествия вернуться к себе прежнему, заботиться прежними заботами — о себе самом, думать прежние думы — о забавах и игрушках, делать прежние дела — такие, кажется теперь, мелкие, никчёмные, смешные даже?.. Это был вопрос, на который он не искал ответа; он просто чувствовал, что стал другим, — словно нашло на него просветление. И этим открытием ему страсть как хотелось с кем-нибудь поделиться. С кем?.. Винцусь наш, конечно же, отправился к брату.
И о вчерашнем случае он Радиму как на духу рассказал.
Радим посмотрел на него, как бы несколько отстранившись, потом улыбнулся и потрепал его по волосам:
— Я и не заметил, братик, как ты стал юношей...
Ах ты Господи!
Эти слова брата... они были именно те слова, которые не мог найти для себя Винцусь. Он ведь и сам не заметил, как стал юношей, хотя ясно чувствовал это. Особенно теперь — после сладкого кружения головы и томления сердца, впервые явившихся и надолго обосновавшихся в думах, в грёзах. А не заметил он изменений в себе, потому что не знал, что именно нужно замечать, — он ведь впервые шёл по этой тропе, как и любой другой мальчик, отрок, юноша, мужчина.
И эти слова брата с особой, с новой силой убеждали его в том, что хватит уже ему дома сидеть, прятаться за печкой, что надо бы уже и великие дела делать — вот как Тур делает! — такие дела, о которых в народе говорят, в народе помнят и о которых сами собой складываются легенды...
Очень кстати услышал Винцусь, как один дворовый мужик сказывал другому в лямусе, что знает уже, где Тура найти. Чинили мужики черенки у снаряжения — где топориком подтёсывали, где постукивали молотком, — и за этим шумом невольно говорили довольно громко. Навострил наш Винцусь ушки... А мужик сказал, что давно уже не скрывается Тур, напротив: временами созывает к себе народ и вершит суды — дабы все видели, что есть нынче правда на земле, дабы не мирились сирые и униженные со своей убогой жизнью и не терпели зла ни от одного притеснителя — и со всеми болями своими и с неправдами к нему шли... чтобы к нему шли на Турово городище.
— Мечта это, брат! — не верил второй мужик.
— Нет, не лгу я, брат! — божился первый. — Сам там был, со всеми слово кричал: волки!
Подтёсывали, постукивали, громко уж говорили мужики; знать не знали, что за кулями с хлебом притаился Винцусь, очень тихо он сидел, навострив ушки. И узнал наш Винцусь, что городище Турово, о котором он и прежде слыхивал краем уха (слыхивал, да недослышал!), вовсе от усадьбы недалеко — через овражец перейти, через болото перебраться, тёмный бор миновать, потом берегом Прони дойти до Ресты, а там по левое плечо и холм будет — вот здесь-то городище и есть...
Мы бы искренне удивились, кабы на следующий день, спозаранок, не увидели отважного Винцуся верхом на Конике. Ехал Винцусь господин господином, повзрослевший и мужественный панок, зорким взором оглядывал окрестности, и красовался у него, поблескивал серебром шведский пистолет за поясом. Ехал он к славному пану Туру, ехал не чаи гонять, а в войско проситься... Скоро Коник овражек перешёл, быстро он через болото перебрался, ещё быстрее тёмный бор миновал, потом берегом Прони домчал до Ресты, и повернул Винцусь на левое плечо, и через версту действительно увидел холм, а на холме — вожделенное городище, пристанище честных людей...
Тут Винцусь приостановил коня. Перед тем он сотню, тысячу раз уже всё обдумал: как увидит Тура впервые и как сам покажется ему, что ему скажет — в каких выражениях и каким тоном — и как смело и даже чуточку дерзко взглянет герою в глаза, как выдержит тяжёлый пристальный взгляд героя, от которого однажды, тогда на ночной дороге, неслабо струхнул... Но теперь он ясно понял: всё, что заранее придумал, — и слова, и взгляды, и осанка горделивая, и в голосе басок, — всё это глупо, и героя, пожалуй, только насмешит, а его, Винцуся, шляхтича гордого и с честью, — унизит. Как-то надо было действовать не так.
А чтобы решить, как надо правильно действовать, надумал Винцусь — не мальчик, не отрок, а юноша уже — взобраться на сосну повыше и в городище через частокол заглянуть. И не оставит его без ответа Бог!., как до сих пор не оставил без надежды.
Найдя сосну повыше и к городищу поближе, оставив Коника в молодом ельнике, Винцусь взобрался на дерево, сколь мог высоко. И открылся ему сверху хороший вид. Городище было будто на ладони: за частоколом несколько больших крепких изб, церквушка с одной луковкой, какие-то пристройки, костёр на площадке и камень, покрытый шкурами; возле костра — несколько человек, видать, из Туровой дружины. Потом увидел: какие-то люди едут верхом к городищу по троне и ведут двоих связанных... пленников, стало быть. Винцусь пытался разглядеть, что за люди эти пленники, из местных ли воры или из пришлых пойманные головорезы, но не смог — было далековато. Видел только, что руки связаны за спиной и завязаны некими тряпицами глаза.
Потом Винцусь вернулся взглядом к городищу. Он увидел высокого статного человека, только что вышедшего из избы и направившегося к людям, сидящим у костра, человека молодого, явно здесь хозяина, ибо многие при его появлении встали и некоторые ему даже поклонились... и так похожего на... Винцусь в удивлении раскрыл рот, глазам своим не поверил.
— А он-то откуда здесь?
Тут въехали в ворота городища те всадники, подтолкнули пленников древками пик, и этот человек — высокий и статный — надел шлем Тура.
