– Как к новому году? – удивился Беклемишев. – Нешто вы почитай цельный год идти будете? Докуда же путь держать предстоит?
– Да он шуткует, Василий Михайлович. До конца декабря воротится ко Владиангарску. Ты мне вот чего скажи, вместно ли тебе границу нашу учинять? – Грауль, пытаясь вставлять в свою речь употребляемые в этом времени слова, немного смущался.
– Об чём речь ведёшь, о восточных украйнах сибирских? – Беклемишев прищурился. – Границу мне обсуждать вместно, а рядить се токмо самодержец наш, великий царь Михаил Фёдорович может и никто более.
– Годится! – Павел сгрёб со стола все, что не убрали служки, и вытащил из своего планшета перерисованную под калькой карту Сибири. – Смотри, Василий Михайлович!
Приказный голова разом изменился в лице, ноздри раздулись, а на правом глазу, казалось, задёргалось веко.
«Надо было подготовить его. Неловко получается», – уныло подумал Грауль. Карпинский прикрыл ладонью лицо, а Новиков с некоей оторопью наблюдал за картиной. Измайлов пока ничего не понял, лишь выронил от безмерного удивления ножичек, уставившись на Михаила Васильевича немигающим взглядом.
– Откуда? – прохрипел Беклемишев, вцепившись ногтями в поверхность стола.
– Что откуда? – внимательно посмотрел на него Грауль.
– Откель чертёж земли сибирской? – царский посланник до сих пор не мог совладать с эмоциями.
«Упс», – Карпинский с надеждой взглянул на Павла. А тот спокойно объяснил:
– Михайло Васильевич, это список карты, сделанный моими географами с прежнего чертежа землицы сибирской. Передана нам нашими набольшими людьми, дабы мы с тобою решили дело о границе, да немедля. Карта верна во всём.
– Дай мне такую карту, Богом клянусь, в долгу не останусь! – воскликнул Беклемишев, глядя на Грауля.
– Мы это сможем обсудить, но рядить это может лишь наш князь, Вячеслав Сокол, – перефразировал приказного голову Павел. – Так давайте обсудим пока наши граничные дела.
Беклемишев и Грауль, в коем Василий Михайлович сразу признал старшего среди ангарцев, долго сидели с картой, водя по ней пальцами. Царский чиновник оказался на редкость мелочным и въедливым. Что характеризовало его с лучшей стороны, но для Москвы, а Грауль порядком устал от его претензий. В итоге после многочасовых переговоров граница была определена.
Но лишь в самой восточной её части. Начинаясь на Амуре от устья Зеи, она шла по реке до океана, устье самого Амура Беклемишев уступать не собирался, оставив его в общем пользовании. Он же требовал и постройки порта, а также верфей, которыми можно будет пользоваться сообща.
– А тут от Владиангарска до слияния Лены с Витимом, а от оного по Лене до Ленского острожку, до слияния с Олёкмой, а по оной до крайнего притока Зеи к низу, – уже вовсю оперировал топографией карты Беклемишев.
– Куда к низу? – подперев голову кулаком, спросил Павел. – К Амуру?
– К нему самому, а там и до окияна рукой подать.
– Подашь там, пожалуй, – пробурчал Грауль. – Хорошо, по рукам! Очертим теперь границы и на утверждение царю отошлём?
– Истинно так! – Беклемишев на радостях даже приобнял Павла.
В принципе, Грауль ожидал от приказного головы больших аппетитов, так что, по сути, дело вышло довольно удачно. Теперь лишь высочайшие резолюции должны были подтвердить договорённости сторон, уполномоченных к переговорам по этому вопросу. Конечно, показывать карту царскому чиновнику было и глупо и опасно, но, взвесив все за и против, было принято решение пойти на этот шаг. Единственно, что позволили себе ангарцы, так это небольшую хитрость – они значительно увеличили объём достающейся Московии Сибири, а приамурские области были уменьшены, Амур стал значительно короче реального. Зато Камчатка и северо-восточная Сибирь просто нависали огромными глыбами над Охотским морем.
«Кстати, Москвитин и его ватага должны быть вскоре на его берегах», – подумал Павел.
Казачьи отряды, выходя из Ленского и Якутского острогов, уже почти что достигали Амура. Тот же Иван Москвитин должен будет достигнуть со своими молодцами амурского лимана, но не известно, как дело тут его провернётся. А выйди они на него в пустынном месте да построй острог – так попробуй потом их выкурить! А если направить их организованно через Умлекан, Албазин и другие крепости, что ещё покуда не построены – это другое дело, они увидят, что присутствие на Амуре Ангарского княжества серьёзное, а ежели сунутся супротив – то и пушки заговорить могут. Смирнов надеялся взять присутствие казаков на Амуре под свой контроль, поэтому следующую экспедицию на Амур планировал возглавить сам.
Зимний вечер в посольском доме
Ивашка с удивлением смотрел на своего нового друга. Онфим казался ему чуть ли не боярином – одёжа справная, грамоту писчую разумеет, с ангарцами запросто языком мелет, да слова мудрёные да неизвестные иной раз в речах своих пользует. Да только у Онфима нет гордыни боярской, запросто он с ангарцами, тако же запросто и с ним, крестьянским сыном.
– Тебе в школу надо, Ивашка! – убеждал дружка ангарский отрок.
– Что за дело такое? Я отцу первый помощник, недосуг мне влекомым ученьем статься, – деловито отвечал засурец.
– Нешто на Руси школы перевелись? – усмехнулся Онфим. – Или не было оной подле дома твоего?
Ивашка завертел головой, мол, у нас и церкви-то нету – десяток дворов только. Ангарец покивал и начал разъяснять маленькому переселенцу его перспективы:
– Как дойдёте до Ангарии, пойдёшь в младшую школу. Не робей, смотри, спрашивай! А потом старайся в школу механиков попасть – верное то дело! Тебе же забавы мои понравились?
Ещё бы! Чудные игрушки у Онфима имеются, повозки на колёсах да с пушками. Всё из дерева резное да крашеное опосля. По столу катается, яко телега какая по земле. А ещё есть у Онфима деревянные воины – чурбачки малые, коих можно и на телегу с пушкой посадить и катать. А ещё с телегами теми, рекомыми танками, да с воинами можно и сражения целые учинять! Жаль, мало игрушек у Онфима.
– Это мне дядька Максим сработал и подарил на день рождения. А он в школе механиков преподаёт обработку дерева на станке, – с гордостью говорил Онфим.
– Ты там ученье постигал? – восхитился Ивашка.
– Не совсем, в младшей школе меня научили грамоте ангарской, а потом дядька Иван, усмотрев успехи мои, научил и московской грамоте. Он говорит, я к письму ладному способен. Буковки красиво вывожу на бумаге, – отрок, казалось, сейчас раздастся вширь от гордости.
– А в школу механиков меня не взяли, способностей к сему у меня нету, – продолжил Онфим.
– Ишь ты, – присвистнул Ивашка. – Опечалился, никак?
– Ну да, механики, у нас бают, лучшие люди будут. А ещё химики есть, так то вообще лишь пяток ребят и взяли в ученье.
– Чудны дела твои, Господи, – проговорил неслышно засурец.
