– Ну, говори, сын, да представь гостей наших разлюбезных!
Тимофей объяснил, кто мы, да откуда нарисовались в такую рань. Я же не преминул аккуратно встрять в объяснения сына хозяина дома с благодарностями о помощи, что оказал нашему княжеству Савелий Игнатьевич.
– С тех пор поиздержался я крепко, – усмехнулся Кузьмин. – А отдарков так и не было. Ведомо ли тебе о том, что я и лавку свою продал, и на ярмарку более не ездок, как прежде?
– Ведомо, Савелий Игнатьевич, – кивнул я, помня рассказы о том Тимофея.
– Так вот, а нынче уж помышляю я и терем на Москве продать, да к сыну родному податься, пущай он меня кормить будет.
Тимофей заметно сконфузился, лицо его покраснело.
– Савелий Игнатьевич, теперь и мы можем помочь тебе малость. Князь Сокол шлёт тебе свою сердечную благодарность и пуд золота в придачу.
– Так, – сложил руки на животе купец. – А что же было прежде сказано о торговлишке с царством китайским? Нешто уж и забыли о слове своём?
– Так война там, Савелий Игнатьевич! В огне всё, торговым людям ходу нет совсем, – принялся я рассказывать о происходящем в Северном Китае.
Вот-вот, мол, одолеют китайского царя племена варваров и сами на трон сядут. А если, мол, торговлю учинять, так это надобно морской ход учинить, дабы южнее пробраться.
– Только за тем и прибыли, чтобы пуд злата отдарить да пообещать торговлишки? – вновь усмехнулся купец.
Тут мне пришлось рассказывать о планах нашей верхушки – покупке островов и основании фактории недалеко от берегов Шотландии.
– Стало быть, вона зачем к данскому королю путь держите! – немало удивился Кузьмин. Пожевав губами, он продолжил: – Дело сурьёзное и неслыханное прежде на Руси. А мой каков интерес в оном предприятии будет? В толк взять не могу.
– Дела вести, Савелий Игнатьевич! Факторию в руки свои взять, да народишку набрать для поселения, – принялся я втолковывать обязанности начальника фактории московскому купцу.
Кузьмин вдруг задорно рассмеялся, чем поверг меня в состоянии полного смятения. Что это его так пробрало? Ну, подумаешь, диковата задумка, так ведь смелость, помноженная на наглость, города берёт! Хотя, на всякий случай, был у меня и запасной вариант с тестем Тимофея Кузьмина – архангельским купцом Ложкиным.
– Свезло тебе, Пётр Лексеич, ей-ей, свезло! – воскликнул купец. – С Москвы я всё одно съезжаю. А чем торг вести думаешь?
В моём рюкзаке был почти весь ассортимент, и я не замедлил выложить его на стол перед Савелием. Зеркальца, вилки, карандаши, иглы разных размеров, спички, хвойное мыло появились перед его глазами, и всё он брал в руки и осматривал.
– А через несколько лет мы сможем возить пряности, – похвалился я. – Так что скажешь, Савелий Игнатьевич, берёшься?
– Получается, что буду я под вашим князем ходить, – проговорил купец.
Тут я решил проверить на нём наше ангарское прогрессивное социальное устройство, надеясь, что купчина проникнется. По крайней мере, с крестьянами удавалось – для них отчество, записываемое в их имени при переписи населения, уже значило многое.
– Под князем ходить не надо, нужно лишь быть подданным нашей державы. Первым её купцом, – отвечал я с нажимом на последние фразы. – А то и воеводой фактории.
– Ишь ты, – цокнул языком Кузьмин. – Я с Тимошей поговорить должон, а ответ свой опосля дам.
Савелию Игнатьевичу было о чём подумать, ну а мы вскоре покинули его, оставив его с сыном. Меня здорово клонило ко сну и, едва я прилёг на застеленную лавку, как тотчас же провалился в объятия Морфея.
Кремль, Теремной дворец Михаила Фёдоровича Романова
К царю отправилось только двое из бывших на постоялом дворе ангарцев. Последний из них, Никита Микулич, остался там вместе с девятью нижегородцами. Перед самыми воротами Афанасий предупредил послов о том, что царь Михаил Фёдорович не дозволяет брать с собою в царские палаты никакого оружия.
– А то, сказал государь, зело много охочих до вашего оружия людишек будет, – проговорил подьячий.
Спустя некоторое время Грауль с Кабаржицким тряслись в наглухо закрытом возке по деревянным мостовым столицы Руси.
– И как они, бедняги, ездят в этих рыдванах? – стонал Владимир. – Душу вытрясает же!
Ехали с лихим посвистом сопровождавших возок всадников, видимо, дорогу возку уступали, так как никаких затруднений в движении не было. Роль же проблескового маячка играл хлыст возницы, то и дело пускавшийся им в ход по спинам замешкавшихся людишек. Между тем темп езды постепенно спадал, кавалькада, по-видимому, приближалась к Кремлю. Последние пару сотен метров и вовсе проехали со скоростью черепахи.
– Пробки? – попробовал сострить Кабаржицкий.
Однако в его голосе уже чувствовалось нервное напряжение. Шутка ли! К самому царю на приём, это не с каждым случается даже во сне.
– Приехали, – проговорил Грауль, когда возок, наконец, встал.
Распахнувший дверь подьячий Жаров лихо ощерился, должно быть, изображая улыбку, да жестом пригласил послов на выход.
– По-моему, – ворчал Кабаржицкий, следуя по каменным ступеням лестницы за подьячим, – приём иностранных послов должен быть несколько пышнее, ну или хотя бы вежливее чуточку.
– Только не в нашем случае, – ответил Грауль.
Кабаржицкий хмыкнул и пожал плечами. У самых дверей он оглядел внутреннее пространство кремля, стоя на небольшой площадке перед входом во дворец. Владимир силился понять, в какой части Кремля они, собственно, находятся. Получалось с трудом – он узнал лишь громаду колокольни Ивана Великого, рядом с ней была ещё одна колокольня, с огромным колоколом. Вокруг находились и деревянные и каменные строения, от которых во времена его прошлой жизни ни камешка не осталось. Более он ничего не успел увидеть, так как Павел потащил его внутрь, в прохладный полумрак дворца.
Проходя по веренице лестниц и переходов, сквозь многочисленные двери, ангарцы неожиданно для себя оказались в небольшом помещении со сводчатым потолком, натопленном донельзя. Стены, расписанные замысловатой вязью узоров, в коих причудливо переплетались львы и сказочные птицы, мистически смотрелись среди царившего во дворце полумрака. В отдалении горело несколько свечей на высокой подставке, окошки же света и вовсе не пропускали. За Афанасием закрылась крепкая дубовая дверь, обитая железом. Ангарцы остались в этой комнатке одни. Тут же на них накинулась тоска, и они переглянулись с мрачными выражениями лиц. Через пару минут пришлось присесть на небольшую лавочку, стоявшую у стены. А там и напряжение, колотившее в крови ещё некоторое время назад, уже спало.
– Так и в сон сморит. Бюрократы везде одинаковы, хорошо, что в приёмной более никого, – саркастически проговорил Кабаржицкий.
– Ты помнишь, что Микулич говорил, о том, как говорить и как стоять при царе-то? – спросил Грауль.
