И все же эта утешающая доброта в голосе почтенного брата Уильяма, темные сочувствующие глаза брата Алоизия, скромное достоинство того зеленого с золотом проспекта – она не могла сомневаться в столь явных свидетельствах честности и чистоты.
Несмотря на это, Люси плохо спала ночью, нервничая из-за самой неопределенности своих страхов. Ее сердила неожиданность этого происшествия, случившегося как раз в то время, когда она вообразила себе, что с успехом спланировала будущее, даже заплатила за первый семестр обучения. Отчаянная просьба сына требовала отклика. Сгоряча Люси решила на следующий день помчаться в Лафтаун, но по здравом размышлении не позволила себе этого. Она не могла бросить службу в сложившейся ситуации, это была бы очевидная слабость с ее стороны. Поэтому ей пришлось выжидать, а выжидать было нелегко. Все-таки наутро, после той беспокойной ночи, она послала сыну скупое письмо, в котором сообщала, что приедет навестить его в следующую субботу, когда у нее будет короткий рабочий день.
Оставшуюся часть недели Люси боролась со своим смятением, стараясь не поддаться коварному искушению поехать к Питеру. В субботу, выскочив из конторы, она поспешила на Центральный вокзал и села на поезд до Лафтауна, отправлявшийся в четверть второго.
Что это было за путешествие – та же унылая местность и еще более унылый город! Необходимость этой поездки казалась Люси верхом глупости. И притом расходы, хотя она урезала их, отказавшись от кеба, составили немалую часть от ее недельного жалованья. Она понимала: теперь с этим следует быть очень осторожной. И что ей скажут в колледже? Что ответит брат Уильям, если она по прошествии одной короткой недели потребует свидания с сыном?
Но Люси не довелось повидать брата Уильяма, и в этом, пожалуй, он достиг высшего торжества своей мудрости. Хотя тот же слуга проводил ее в ту же комнату, брат Уильям не пришел и Люси не был оказан радушный прием с вином и кексом. Вместо этого через минуту появился Питер с бледным несчастным лицом и при виде матери немедленно расплакался. Горько рыдая, он иногда принимался подвывать и упрашивал ее забрать его из школы.
Она смотрела на него блестящими глазами и, как ни странно, не испытывала желания потакать ему.
– Что случилось? – быстро спросила она.
– Я скучаю по дому, очень скучаю, – повторял он вновь и вновь.
Это слово и в самом деле все объясняло, ибо на следующий день после отъезда матери энтузиазм мальчика иссяк и он почувствовал себя несчастным и покинутым. С того дня он постоянно плакал.
Чтобы заставить сына посмотреть на нее, Люси потрясла его за плечо.
– С тобой нормально обращаются? – резко спросила она.
– Да. О да! – рыдал он. – Они со мной хорошо обращаются. Они добрые, очень добрые. Брат Алоизий целует меня на ночь. О да, хорошо, хорошо.
И снова он почти в истерике повторял, чтобы его увезли отсюда.
Нешуточная борьба происходила в душе Люси. Она ясно понимала несерьезность его переживаний, угадывая пустяковую, нелепую причину, заставившую ее приехать. Это было дурно, – право, он нехорошо себя повел. И все же ее глубоко тронула его зависимость от нее.
Вдруг ей страстно захотелось сбросить маску строгости, прикоснуться к его родному заплаканному лицу, прижать к груди сотрясающееся от рыданий, худенькое тело, но она удержалась. Взяв себя в руки, Люси встала.
– Пойдем, – ласково сказала она, протягивая к нему руку в перчатке. Мальчик сразу уцепился за нее, но, чтобы он не подумал, будто они расстаются прямо сейчас, Люси добродушно добавила: – Мы выйдем и немного прогуляемся.
Он робко пошел с матерью по коридору. Из классных комнат доносился гул голосов, но Питер и Люси никого не встретили. Она хотела спросить, можно ли им покинуть здание, но, поскольку никто не появился, сама открыла парадную дверь, и они быстро зашагали по подъездной аллее. Незаметно отчаяние Питера притупилось от скорой ходьбы.
Люси хотела погулять с сыном подольше, чтобы его горе и вовсе выветрилось, и, когда они пересекли дорогу, идущую вдоль окраины города, тайком взглянула на Питера. Да, он перестал плакать.
– Такой большой мальчик! – сказала Люси наконец, глядя прямо перед собой. – Ты меня удивляешь!
Она намеренно вновь затронула эту тему.
– Мне было одиноко, мама, – объяснил он. – Я заплакал и, не знаю почему, не мог остановиться. Потом мальчики сказали мне, что я заскучал по дому. Ты ведь заберешь меня отсюда, правда?
Очевидно, Питер не видел ни малейшей сложности в том, чтобы она отвезла его домой. Ну конечно, и они вновь окажутся в том тупике, из которого она недавно выбралась.
– Тебе нравятся другие мальчики? – отрывисто спросила Люси.
– Да… они хорошие, – признался он. – У одного бывают припадки. Он падает на землю, и у него изо рта идет пена. А испанцы смешно пахнут, и у некоторых есть желтые ботинки с острыми носами. Они играют в гандбол.
– Ты тоже играешь?
– Я играл в шарики. Я не хотел, но меня попросил брат Джон Джейкоб.
– Брат Джон Джейкоб! – воскликнула она.
Друг Джо. Она вспомнила, как он рассказывал: «Братья вместе с мальчиками занимаются спортом и отдыхают». Они пытались с помощью этой детской игры развеять хандру Питера.
Она строго взглянула на него.
– А другие мальчики? – настаивала она. – Не завел себе хороших друзей?
– Да. – Он с хмурым видом задумался. – Тут есть большой мальчик, которого зовут Рэмфорд. Он хороший. Он умеет передразнивать. Он умеет все. Он хочет, чтобы я стал его любимцем.
– Его любимцем? – удивилась она. – В каком смысле?
– Ни в каком, правда, – начал объяснять Питер. – Просто говоришь, что ты его любимец, и все. У всех больших мальчиков есть любимцы. Это такая традиция. Если ты любимец какого-то мальчика, он может угостить тебя кексом к чаю.
– Брат Уильям знает об этом?
– Конечно, он все знает.
Люси молча смотрела на сына.
– Подумай только, – продолжал он настаивать, – нам надо каждое утро ходить в церковь. Ну разве не противно? А уроки, которые у нас бывают! Нас тут здорово учат.
Ее лоб медленно разгладился. Она уяснила нечто новое в ситуации сына.
– Что ж! – глубоко вздохнув, воскликнула она. – Мы об этом еще поговорим.
– Правильно, мама, – печально согласился он, – а потом ты должна забрать меня отсюда.
Она решительно огляделась по сторонам. Ей хотелось сесть и вдумчиво разобраться в этой проблеме. Слева Люси заметила за оградой городское кладбище со скамейками на аллеях и, изменив маршрут, повела сына к кованым воротам. Поглощенные собственными мыслями, мать и сын уселись подле тиса, склонившегося над массивным надгробием. Ни один из них не уловил иронии ситуации.
– Дело вот в чем, Питер, – начала она, – понимаешь…
