Замечания Лоуэлла об американской поэзии отражали маниакальный энтузиазм и депрессивную тяжесть его собственной жизни: мы «нетерпеливо относимся к некоторым прозаическим, повседневным вещам в жизни, с этаким капризным терпением, которое может наблюдаться и в других странах. Вот что едва ли можно вынести: быть незначительным, и так далее. Мы прыгаем от радости, когда видим величие». Лоуэлл «прыгал» снова и снова, от одного величия до другого. В 1936 году, впервые поцеловав свою подругу Анну, он немедленно объявил о бессмертной любви. Этот поцелуй стал словно магнитом, вокруг которого могла бы организоваться вся его жизнь: для Лоуэлла это значило, что юная пара становится «твердо и окончательно помолвлена, почти повенчана». Он торжественно отметил свой союз с Анной, подарив ей дедушкины часы.
Ему было только семь, когда он впервые вообразил себя Наполеоном. Возбужденно и маниакально мальчик зубрил имена двух сотен французских генералов.
Хотя помолвка вскоре была расторгнута, Лоуэлл продолжал тщательно просматривать свое окружение в поисках скрытых знаков судьбы, часто находя смысл в причудах повседневности. Когда Лоуэлл примкнул к Yaddo, группе творческих личностей северной части штата Нью-Йорк, туда наведались два агента ФБР, поскольку поступил сигнал о коммунистических симпатиях писательницы Агнес Смедли. Лоуэлл был уверен, что Элизабет Эймс, координатор Yaddo, стала «тайной и преданной» соратницей в политической борьбе мисс Смедли, и он развернул кампанию за отстранение Эймс от дел. На собрании членов правления, созванном специально для расследования обвинений Лоуэлла, он сам был главным обвинителем и адвокатом и с пристрастием допрашивал свидетелей. Лоуэлл объявил, что «если собрание не предпримет действий, которые мы сочтем адекватными, то я буду обсуждать это с определенными людьми в Нью-Йорке… и немедленно созову большое собрание наиболее важных бывших членов Yaddo; на этой встрече мы снова будем подробно рассматривать дело».
В конце концов собрание пришло к выводу, что все доводы Лоуэлла не опирались ни на что, кроме «сплетен и слухов», и его самого осудили за выдвижение необоснованных обвинений.
После того как кампания провалилась, Лоуэлл объявил о своем намерении вернуться в лоно церкви. Его друг Роберт Фитцджеральд вспоминает, как поэт постепенно погружался в маниакальное состояние: «В то утро… [Лоуэлл] набрал ванну с холодной водой. Сначала он погрузил в воду руки и колени, потом выгнул спину и в таком виде молился святой Терезе из Лизье, едва переводя дыхание. Все его движения… были “лапидарными”, и он чувствовал, как в него входит сталь; это привело его к сильной эрекции». Через несколько недель его обнаружили бегающим по улицам Блумингтона и вскоре после этого поместили в частную психиатрическую клинику на северо-востоке Массачусетса. Как он сам отнесся к этому? В письме Сантаяне Лоуэлл описывает себя как «получившего огромный опыт». Уильяму Карлосу Уильямсу он пишет: «Я думаю, что врачи узнали обо мне столько же, сколько я сам». В другом письме он объявляет: «Я собираюсь снова прошерстить Yaddo, но теперь с развевающимися флагами».
Приступы мании сопровождали Лоуэлла весь остаток его жизни. В 1958 он пишет Паунду: «Как вы думаете, человек, у которого не все дома, как бывает у меня, может организовать предвыборную кампанию и выиграть? Я намерен биться за место в сенате штата».
Поощрительные стимулы, такие как достижения и похвала, имели колоссальное значение для человека, который, подобно Лоуэллу, был склонен к мании. Люди с биполярным расстройством предвкушают или отвечают на вознаграждение гипертрофированно позитивно. Конечно же, все мы радуемся, когда нас хвалят, но если говорить о человеке, склонном к мании, его радость и наслаждение будут, как правило, намного ярче и длительнее, чем у других. Человек с маниакальными наклонностями мотивирован к достижениям и в высшей мере сосредоточен на последующей похвале. Например, пятерка на экзамене по геометрии обретает для него особый смысл, как и похвала от друга или коллеги, как и признание за ним особого, редкого дара. Для Лоуэлла такое понимание стало пророчеством самореализации, учитывая, что человек начинает сканировать окружение в поисках дополнительных доказательств своего гения. Постепенно способность к обобщению таких доказательств – умение сплести историю, совершенно невероятную, из разрозненных элементов – позволяет пациентам полностью порвать связь с реальностью, и это приводит к иллюзиям и даже галлюцинациям.
Для большинства пациентов, страдающих от биполярного расстройства, мания неразрывно связана с резкими колебаниями в другую сторону спектра настроения: к депрессии. Пациенты с биполярным расстройством захвачены и негативными, и позитивными стимулами, хотя мания является определяющей особенностью заболевания.
Покинутая
История С. Платт
В 1950 году, уже почти пережив подростковый возраст, поэтесса Сильвия Плат пишет в своем дневнике: «Расстроена? Да. Почему? Потому что мне невозможно стать Богом – или универсальным существом, мужчиной-женщиной, – или кем-то более значительным… Я хочу выразить свое существование так полно, как я могу: я где-то подобрала идею, что могу таким образом оправдать свое существование».
Даже в нежном возрасте Плат могла четко описать проблемы амбициозной женщины того времени – двойные стандарты, разочарование в результате выбора между карьерой и семейной жизнью, притом что выбрать оба варианта казалось невозможным. Но у Плат было достаточно таланта и энергии, чтобы грандиозность ее устремлений никому не казалась безумием.
В том же нежном возрасте она пережила потерю, которая трансформировалась в чувство полной заброшенности. Когда Плат было восемь, умер ее отец. Это определило ее отношения с матерью – Сильвия частично обвиняла ее в смерти отца, – а также брак с английским поэтом Тедом Хьюзом. (Позднее она писала, что Хьюз заполнил «огромную пропасть тоски, которую я испытывала без отца».)
Постоянный страх быть брошенной одновременно послужил поводом для тревожности – Плат опасалась предательства. «Представление о том, что Хьюз может изменить мне с женщиной, – писала она в 1958 году, – отражает мой ужас перед взаимоотношениями отца, матери и Леди Смерти». Это недоверие постоянно тянуло ее назад, к пустоте, которую поэтесса ощущала после смерти отца, и приводило к противоречию: даже когда Плат с воодушевлением следовала по пути поэзии, она продолжала ощущать настороженность, вживалась в роль жены.
Теда Хьюза Плат встретила в 1956 году, когда училась в Кембридже по программе Фулбрайта. Они поженились через несколько месяцев. Хьюз уже начал формироваться как поэт – и вдобавок считался самым харизматичным и привлекательным молодым человеком в кампусе. Позднее Хьюз станет лауреатом национальной поэтической премии, но даже в ранние годы брака с Сильвией Плат он обладал славой и влиянием на литературной сцене Лондона. Сильвия страстно желала писать стихи бок о бок со своим мужем – если она не была занята перепечатыванием его творений, работой в качестве его агента или заботой о детях. Она знала, что Хьюз был гением и, что бы она ни принесла ему в жертву – свое собственное время, свою энергию, – это было оправданным.
