Уоллес признался Костелло, что собирается убить себя в мраморном холле факультета философии Гарварда. Он хотел, по его собственным словам, «повеситься в царстве философии». Но вместо этого он отправился в университетский медпункт и сказал о своих суицидальных мыслях. Врачи настояли на немедленной госпитализации в психиатрическое отделение больницы Маклин Белмонте, штат Массачусетс. Дэвид позвонил Костелло из медпункта, «говорил сухо, просто описал ситуацию; он попросил, чтобы я ему кое-что привез по списку: сигареты, купальный халат и тетрадь».
В больнице Маклин Уоллес пробыл около месяца. Ему диагностировали депрессию и алкоголизм. Эти заболевания так тесно переплелись с ним, что в то время казались частью его тела, как сердце или легкие. «Плохое это ты сам» – эти слова из его первого рассказа еще были актуальны, и он описывал зависимость, словно клетку, в которую попал.
В ноябре 1989 года Уоллес переехал в Гранада Хаус, реабилитационный центр, и начал посещать собрания общества анонимных алкоголиков. Это была буквально последняя надежда: врачи из больницы Маклин четко дали понять, и Уоллес в конце концов согласился, что он должен завязать с наркотиками и алкоголем – или умрет. «Никто никогда не приходит, если все хорошо, и они просто хотят заполнить свой еженедельник вечерними мероприятиями, – писал Уоллес об анонимных алкоголиках в романе «Бесконечная шутка». – Все, абсолютно все, приходят с мертвыми глазами, бледные до синевы, с лицами, обвисшими до колен».
Прошло некоторое время, пока Уоллес поверил, что он способен почувствовать себя лучше. «Порабощение Веществом стало так исключительно важно для вас, что вы хотите его бросить, но сходите с ума, как только его у вас отнимают, – пишет Уоллес в другом, также едва завуалированном отрывке из «Бесконечной шутки». – После того как ваше избранное Вещество отбирают ради спасения вашей жизни, вы падаете на колени для совершения утренней или вечерней молитвы и вдруг обнаруживаете, что начали молиться о том, чтобы в прямом смысле потерять разум – завернуть свой разум в старые газеты и тому подобное и оставить его в переулке, пусть справляется собственными силами, без вас».
Ранее Уоллес сопротивлялся лечению, и в результате он запутался в интеллектуальных манипуляциях, которые мучили его в школе и наполняли его романы: «Я и хотел получить помощь, и не хотел. Я мешал другим, которые хотели помочь мне. Один раз я мог прийти к психиатру в слезах и отчаянии, а через два дня обсуждал с ним тонкости теории Юнга, – пишет Уоллес в коротком эссе под названием «История бывшего резидента», которое он анонимно выложил на сайте Гранада Хаус. – Я мог спорить с наркологом о разнице между грубой, прагматичной ложью – и “эстетической” ложью, когда люди лгут просто для красоты. Я мог смущать спонсоров программы 12-ти шагов очевидными парадоксами, заключенными в концепции отрицания».
Однако в конце концов Уоллес отказался от своей хорошо организованной защиты и согласился на лечение. Когда он пришел познакомиться с другими членами группы, они показались ему «странной комбинацией Ганди и мистера Роджерса в татуировках». Дэвид описал их в «Бесконечной шутке» под видом членов реабилитационной группы. «У них была увеличена печень и отсутствовали зубы; они привыкли бить жен и играть с дочерями в запрещенные игры; а теперь они восхваляли каждое движение своего кишечника». Но эти люди заслужили скупое уважение Уоллеса, потому что выигрывали битву, которую он проигрывал много лет, – и он сдался.
Уоллес признался, что собирается убить себя в мраморном холле факультета философии Гарварда.
«Дэвиду нужно было, чтобы им восхищались, как тружеником – человеком, а не интеллектуалом, – рассказывает друг Уоллеса, помогавший ему проходить реабилитацию. – Это его каким-то образом успокаивало. Правила менялись, ему больше не нужно было соперничать с лучшими из лучших. Шкала внезапно поменялась – теперь было важно быть человеком и поступать правильно». Уоллес смог общаться, не испытывая страха, осуждения или сравнения – чувств, которые раньше затрудняли его общение со сверстниками. Общество анонимных алкоголиков предлагало ему более комфортное общение.
Костелло называл эту капитуляцию «отвернуться от жизни в страданиях – и повернуться к чему-то еще».
Уоллес описывал чувства и настроения своих героев с человечной мудростью (хотя и пытался нырнуть в глубину своего собственного опыта). «Печально, что книга разошлась в большом количестве и что меня признали, – это настоящий американский тип печали, – говорит он о «Бесконечной шутке» – Я был белым, происходил из зажиточного класса, получил до неприличия прекрасное образование, моя карьера была успешнее, чем я мог надеяться, и я плыл по течению в некотором роде. Многие мои друзья шли тем же путем. Некоторые здорово увязли в наркотиках, другие стали невероятными трудоголиками. Третьи ходили в бары для одиночек каждый вечер. Вы можете наблюдать 20 разных вариантов концовки, но все они одинаковы. Некоторые мои друзья записались в общество анонимных алкоголиков. Я не собирался много писать об анонимных алкоголиках, но я знал, что хотел быть с наркоманами и жить в центре реабилитации. Я сходил на пару встреч с этими парнями и подумал, что это чрезвычайно сильная штука. Я понял, что многие из нас, привилегированных американцев, переступая порог тридцатилетия, должны найти свой путь, отказаться от детских штучек, от всяких там духовности и принципов. Возможно, модель АА – не единственный путь к этому, но, мне кажется, один из самых действенных способов».
Уоллес молился дважды в день – утром и вечером – до самого конца своей жизни. Где бы он ни путешествовал, почти два десятилетия, он находил и посещал местные собрания АА. В одном из своих дневников, уже после того, как началось его восстановление, Уоллес составил список, озаглавленный «На что похожа сбалансированная жизнь»:
Писать 2–3 часа в день
Вставать в 8–9 утра
Полуночничать не чаще двух раз в неделю
Ежедневно заниматься спортом
Тратить минимум времени на обучение
Проводить с друзьями 2 вечера в неделю
Посещать АА 5 раз в неделю
Церковь
К двадцати восьми годам Уоллес стал трезвым и начал писать – «с помощью этой духовной программы, вероятно» – лучшие свои творения, «окружив себя неинтеллектуалами для безопасности», – скажет один из его друзей. Однако без алкоголя и марихуаны компульсивная энергия начала выплескиваться на поверхность новыми способами. «Он чувствовал себя на самом деле дерьмово, и тогда не писал – и за это жестко наказывал себя, – рассказывает друг Уоллеса. – Или так: он чувствовал себя на самом деле дерьмово, и тогда снимал кого-то для секса, кого не должен был снимать, – и чувствовал себя реально дерьмово… Он был неразборчив в связях, использовал секс для власти или удовольствия… Он бы не использовал, если бы знал, что это убьет его… Но продолжал – и объедался до тошноты…»
Но Уоллес прочно придерживался принципов восстановления; у него был единственный маяк, освещавший ему путь. На одном из собраний АА Уоллес познакомился с Мери Карр. Они как-то раньше встречались на вечеринке, когда малоизвестная поэтесса жила в Белмонте, штат Массачусетс, с мужем и маленьким сыном. (Карр первый раз опубликовала свои воспоминания, «Клуб лжецов», позже, в 1995 году.) Они стали дружить: Карр считала эту дружбу духовным родством на почве литературы; Уоллес рассчитывал на роман. В 1990 году Уоллес начал преподавать в Эмерсоне. Работу в качестве адъюнкт-профессора помогла получить Карр. В течение года они все больше сближались, и Уоллес все с большим пылом добивался Карр. Он начал рассказывать друзьям, что они вместе, и даже зашел так далеко, что сделал себе на бицепсе татуировку с ее именем. Но Карр отвергала любые поползновения.
