Вернувшись к себе в хижину, он испытал страстное желание нанести удар по враждебному как он чувствовал современному миру. В том же 1978 году Качинский изготовил свою первую бомбу.
Двадцать четвертого июля 1978 года Тед Качинский написал в дневнике: «Сегодня было довольно тихо – услышал только восемь самолетов. Сегодня было хорошо ранним утром, но потом самолеты шумели почти без перерыва, что-то около, я так думаю, часа. Еще что-то очень сильно загрохотало. Это была последняя капля, я расплакался от бессильной ярости. Но у меня есть план мести…»
Сверхчувствительный к определенным звукам, Качинский не смог выйти из того состояния, в какое его вверг шум пролетающего самолета. То, что другой человек посчитал бы простым напоминанием об оставленной городской жизни, Качинский ощущал невыносимым. Его мания преследования, смешанная с чувством чрезвычайной собственной значимости усиливалась. По возвращении в Иллинойс шум от двигателей самолета стал лишь малой частью отталкивающей окружающей среды и был почти заглушен шумом от автомобилей, гудками мусоровозов и грохотом железнодорожных составов. Этот скрежет, грохот, рев и вой ворвались в обитель тишины и уединения, созданную Качинским.
«Под тишиной я не подразумеваю исключение всех звуков, но только рукотворных звуков. Большинство звуков природы успокаивают. Есть несколько исключений, например гром и крик ворона, но они прекрасны, и я радуюсь, когда их слышу. Но шум самолета – это оскорбление, пощечина. Это признак зла в современном обществе… и где же сегодня можно услышать тишину? Нигде – даже здесь, в горах». Шум самолетов над головой доказывал, что от современного мира невозможно спастись, нельзя уйти от унижений и оскорблений общества. Технологии коснулись всего на свете, даже дикой местности. Качинскому лишь изредка удавалось спаститсь от собственного, бурно реагирующего на все это разума.
Позднее, в том же году, Качинский смог подавить гнев, вызванный болезненной чувствительностью к звукам, и отправился в окрестные леса в поисках по-настоящему дикой природы. Но даже там шум настигал его. После одного звукового удара, увенчавшего целый час беспрерывного шума летающих над головой самолетов, ярость проснулась с новой силой.
«Для меня все вокруг испортилось… Я буду разрабатывать план мести. Я был здесь так счастлив. Я собирался остаться здесь, в лесах, намного дольше. Неужели нет места, где человек мог бы бродить в одиночестве, обрести мир и покой?»
Весьма обоснованная просьба, если рассматривать ее отдельно от насилия, в которую она, в конце концов, обернулась. Однако, вместо того чтобы писать поэмы или эссе в знак протеста, Качинский делал бомбы и рассылал их невинным жертвам, которые, на его взгляд, участвовали в разрушении мира природы технологиями.
Как считал Качинский, крушение иллюзий началось у него в последний год учебы в Гарварде. Хотя, пока он не переехал в Монтану и не прочитал книгу Жака Эллюля «Техническая система», ужасная цель не оформилась в его голове. Качинскому казалось, что Эллюль облек в слова все, о чем он думал и что чувствовал. «Честная правда, – говорил Качинский, – заключается в том, что я не ориентирован на политику. Я бы очень хотел просто жить в лесу. Если никто не будет прорубать здесь дороги, вырезать деревья и производить шум своими вертолетами и снегоходами, я буду просто жить здесь, а остальной мир пусть позаботится о себе сам».
Мест Качинского начался с простой шалости, но быстро переросла в чудовищное насилие. Он писал о том, что собирается насыпать сахар в газовые баллоны снегоходов, но вскоре план стал более мрачным. Качинский фантазировал о том, как он станет снайпером и, скрываясь в лесу, будет отстреливать мотолюбителей.
Со временем Качинский решил, что атаки на отдельных людей не помогут ему достигнуть цели. Постепенно он разработал более действенную схему, собираясь нанести удары по тем, кого считал агентами технологической чумы. «Если технологическая цивилизация – многоголовый змей, то мотолюбители, водители внедорожников и другие незваные гости лесов – только кончики его щупалец». Качинский хотел поразить монстра в самое сердце.
В ярости Качинского не было ничего нового. В старших классах школы и в колледже у него бывали приступы неконтролируемого гнева, который усиливался из-за невозможности открытого выражения: «Однако я никогда не пытался претворить какие-либо фантазии в действия, потому что был во власти условностей, не мог не повиноваться и выступать против авторитета. Чтобы быть более точным, я не мог совершить преступление из мести, даже относительно мелкое преступление, потому что я так боялся быть пойманным и наказанным, что страх намного превышал реальную опасность быть пойманным».
Качинский овладел своим гневом только после определенного периода смятения. В аспирантуре он потерпел крах в своих сексуальных устремлениях. В течение нескольких недель он испытывал сильнейшее половое возбуждение, и после этого начал фантазировать, что он – женщина, и даже задумался о смене пола. Он записался к врачу, но, пока ожидал в приемной, передумал. В качестве прикрытия, во время приема у врача он обсуждал свою депрессию из-за призыва на военную службу. Покинув больницу, Качинский почувствовал приступ бешенства по отношению к психиатру, с которым только что разговаривал. В ярости он уловил возможность обновления, повторного рождения: он понял, что может найти новый смысл жизни в насилии. «Именно тогда наступил главный поворотный момент в моей жизни. Как феникс, я возродился из пепла отчаяния к сияющей новой надежде. Мне хотелось убить психиатра, потому что мое будущее казалось пустым. Я чувствовал, что ничего не изменится, если я умру. И тогда я сказал себе: почему бы действительно не убить психиатра и вообще всех, кого я ненавижу? Важно то, что это не слова промелькнули в моем разуме. Я так чувствовал. Что было совершенно новым – то, что я действительно ощущал себя способным убивать. Меня больше не заботили последствия, и я говорил себе, что могу выбраться из колеи своей жизни и совершать поступки дерзкие, безответственные или преступные».
Через несколько лет после первого импульса к преступлению, 3 июня 1980 года, Качинский отправил бомбу президенту компании «Американские аэролинии» Перси Вуду. «Мне стало лучше, – написал он. – Я все еще здорово злюсь. Но теперь я могу ответить на удар! Я не могу ответить с такой силой, как я хочу, но я больше не чувствую абсолютную беспомощность, и гнев больше не выгрызает мне кишки, как было раньше».
Вместо того чтобы писать поэмы или эссе в знак протеста, Качинский делал бомбы и рассылал их невинным жертвам.
Прежде, чем Качинского поймали, он успел отправить еще двенадцать бомб, убить троих и ранить двадцать три человека.
* * *
Когда вы читаете отчет экспертов, изучавших склад ума жестоких преступников, то обнаруживаете множество признаков захвата: во-первых, это стимулирование внимания; потом зацикленность на провоцирующих стимулах; и, наконец, изменение, часто экстремальное, эмоций, приводящее к безудержному гневу, обиде или ощущению несправедливости. Доктор Джеймс Блэр, глава отделения аффективных и когнитивных нейронаук Национального Института Психического здоровья, равно как и другие ученые, определил неврологические симптомы, характерные для многих жестоких преступников. В основе такого поведения лежит сверхчувствительность к определенным стимулам, вызывающим интенсивное и подавляющее чувство стыда, унижения и гнева. В свою очередь, эти эмоции усиливают чувствительность человека к этим ключевым стимулам и его реакцию на них.
