– Психология и химия очень сложные науки, – сказал Стив. – Астрономия очень сложная наука. Но если мы продолжаем искать решение проблемы, мы находим законы, которые управляют этими сложными системами. Например, законы термодинамики, объясняющие массу исключительно сложных вещей, которых мы раньше не понимали. Я вижу, что ты движешься в том же направлении.
Неуверенность в себе даже полезна. Но это чувство может стать опасной, фатальной патологией, если выйдет из-под контроля.
Аналогия, которую привел мой друг, помогла мне определить цель работы, которой я посвятил два последних десятилетия. Пытаясь найти общие признаки среди целого спектра эмоциональных переживаний и видов поведения человека, я работал над раскрытием сути тех сложных и потенциально разрушительных элементов, которые руководят нашими действиями.
За последние сто лет психология и психиатрия, несмотря на все достижения, так и не принесли нам точного понимания причин душевных заболеваний. Большое депрессивное расстройство (клиническая депрессия) занимает второе место по причинам инвалидности во всем мире. Фармакологические средства, на которые ссылался Стив, имеют ограниченную эффективность и в некоторых случаях могут больше навредить, чем помочь. Что, возможно, важнее всего, лекарства отделяют нас от наших чувств, никоим образом не приближая к пониманию того, почему мы совершаем те поступки, которые совершаем. Конечно, это не новая загадка, скорее очень-очень старая. Чтобы преуспеть в этом грандиозном квесте, имеет смысл посмотреть, как другие люди находили ответы на подобные вопросы.
Глава вторая
История и наука о захвате
История о захвате
В историческом контексте – так или иначе, в разных обличиях – появлялось понятие энергии, которая овладевает нами и вынуждает совершать какие-то действия на благо или во вред. «Мы проходим через ужасные испытания, потому что не понимаем свою собственную природу, – писала в шестнадцатом столетии святая Тереза Авильская. – В этом заключается причина страданий многих людей». Философы, богословы, писатели и психиатры проявляли интерес к этому с давних времен. Каждый ученый в своей сфере старался понять, почему мы так часто не можем контролировать то, что думаем и чувствуем.
Уильям Джеймс, философ, психолог автор работы «Многообразие религиозного опыта: изучение человеческой природы», пытался определить важнейший элемент самой сути захвата. «Почему определенные идеи обладают такой силой, – заметил он однажды, – что полностью овладевают нашим вниманием?»
Интеллект Джеймса побуждал его разобраться в устройстве мира не только ради себя, но и для широкой аудитории. Как и у Дэвида Фостера Уоллеса, потребность Джеймса понять человеческие переживания родилась из его собственной мучительной эмоциональной жизни. Он постоянно срывался в глубины подсознания, наполненные ненавистью и террором в отношении к самому себе. «Я балансировал на грани постоянного стремления к самоубийству», – писал он другу, едва перешагнув порог двадцатилетия, спустя несколько месяцев невыносимых душевных и физических страданий (которые для Джеймса тесно переплетались). «К сожалению, должен сказать, что мое состояние продолжает довольно стабильно ухудшаться во всех отношениях», – писал он своему брату, романисту Генри Джеймсу, несколько лет спустя. Даже после того, как Джеймс достиг профессионального успеха, вступил в брак, который, по его словам, позволил ему «родиться заново», и много лет был успешным и признанным профессором в Гарварде, он все равно вынужден был периодически сражаться со своими внутренними демонами. Однако Джеймсу всегда удавалось продвигаться вперед, используя опыт этой борьбы для многочисленных личных и философских открытий.
Отчаяние ломает большинство людей, но есть и те, кого отчаяние заставляет проснуться.
В ранней молодости Джеймс интересовался искусством и сумел проявить себя как талантливый художник. Во время своего ученичества в мастерской Уильяма Морриса Ханта в Ньюпорте, Род-Айленд, он обнаружил, что изобразительное искусство – это не только способ творческой самореализации, но и способ понимать природу. Увлечение пейзажной живописью постепенно вызвало в нем жгучий интерес к основным ее законам и науке.
В 1869 году Джеймс получил диплом по медицине, но он никогда не практиковал. «Я вступил в ряды медиков пару месяцев назад. Мое первое впечатление – здесь очень много надувательства, за исключением хирургии, где нечто позитивное иногда встречается; доктор своим присутствием оказывает скорее моральное воздействие на больного и его семью, чем делает что-либо существенное, – написал он в письме своей матери, иронично добавив: – Кроме как извлекает из этого деньги». Однажды Джеймс поделился с другом: «Я меньше, чем кто-либо, подхожу на роль работника науки, тогда как все мои помыслы заключаются в том, чтобы жить жизнью ученого».
Джеймс заинтересовался физиологией и психологией, которая в те времена считалась частью философии. В 1870 году он повредил спину, в результате чего стал почти инвалидом, и в том же году умерла его любимая кузина – эти два неожиданных события повергли его в пучину отчаяния. Джеймс пережил кризис. «В этом состоянии философского пессимизма и общего угнетения духа от печальности моих перспектив, – писал он, – как-то вечером, в сумерках, я отправился в кладовую, чтобы взять там какую-то книгу; внезапно что-то обрушилось на меня, словно вырвалось из темноты. Это был чудовищный ужас моего собственного существования». Он вдруг представил пациента-эпилептика, которого видел на студенческой практике, – «черноволосого юнца с зеленоватой кожей». Этот парень целый день сидел «на одной из скамеек или, скорее, на полке, прикрепленной к стене, упираясь коленями в щеки, и грубая серая нижняя рубашка, составлявшая единственную его одежду, облегала его тело».
Джеймс поделился этим воспоминанием почти три десятилетия спустя, пересказав его в виде переживания выдуманного персонажа-француза в своей книге «Многообразие религиозного опыта». Позднее он признал, что эта история из его собственной жизни была иллюстрацией его душевного расстройства. Образ несчастного, безмолвного юноши оказал неизгладимое впечатление на Джеймса. «Это было невероятно острое ощущение моего такого незначительного отличия от него, что нечто, до сих пор твердое, в моей груди сломалось и я превратился в груду дрожащего страха… Теперь я всегда сочувствую всем, кто испытывает нездоровые, болезненные ощущения».
В поисках откровения, способного вырвать глубоко укоренившееся в нем страдание, Джеймс обратился к сочинениям Шарля Ренувье, французского философа, который в последующие годы оказал на него сильное влияние. Однако без вопросов не обошлось: «Я закончил первую часть второй книги Ренувье “Опыты общей критики” и не вижу причины, почему его определение свободной воли должно быть определением иллюзии. Во всяком случае, пока – до следующего года – я буду считать, что это не иллюзия. Моим первым действием свободы будет вера в свободную волю».
В итоге Джеймс пришел к одному из краеугольных камней своей интеллектуальной и эмоциональной жизни, оспорив идею Ренувье о том, что мы обманываем себя, когда верим во власть над собственным разумом. Джеймс силился противостоять разрушительному потоку собственных мыслей и восстановить контроль над своим эмоциональным состоянием.
