Бабушка и дедушка, должно быть, сами выбирали мебель и после отъезда мамы убрали все фотографии и постеры, которые могли бы пролить свет на ее подростковые годы. Теперь на их месте висели фотографии Макани в начальной и средней школе и картинки прерий. Единственный оставшийся после мамы след – старая надпись, вырезанная внутри верхнего ящика стола: SOS. Макани редко понимала свою маму, но она определенно понимала тихое отчаяние, стоявшее за этим одиноким актом вандализма.
После переезда Макани сняла свои ужасные портреты и засунула их под кровать. Лишь несколько вещей из прошлой жизни осталось на виду. На столе стояли красивая тарелка из коралла и раковина каури, на кровати лежали плюшевый медвежонок и кит, а на комоде, на держателе в виде дерева, были аккуратно развешены украшения. Все остальные вещи Макани держала в ящиках, спрятав подальше.
Она снова проверила телефон: вдруг временно потеряла слух? Ничего. Уже поздно.
Внезапное шуршание за окном потревожило тихую ночь. Макани подошла к окну и вгляделась в тени. Холеный кот соседа – не того, который потерял кончик носа, а другого – часто охотился в их дворе. Макани никогда не разрешали завести кошку или собаку. Однажды, когда у нее будет свой дом, она заведет сразу обоих.
Снова шорох. Макани прищурилась, вглядываясь в темноту.
Звук раздавался из разросшихся кустов под ее окном. Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что там находится, и испугалась, заметив резкое движение. Потом наступила тишина. Кот, должно быть, поймал полевку.
Макани прижала лицо к стеклу, сложив руки козырьком и прикрываясь от света спальни. Она ждала, когда кот направится со своей добычей через лужайку, но в свете оранжевого уличного фонаря не было никого и ничего, кроме опадающей листвы.
Она вернулась к телефону. И здесь ничего не изменилось.
Макани снова бросила взгляд на окно. Непонятно, почему, но она чувствовала себя незащищенной. Она вновь подкралась к окну и выглянула наружу.
Вокруг было все так же пустынно.
Привет, паранойя, мой старый друг.
Она задернула занавески, взяла телефон и, усевшись на кровать, положила его на стеганое одеяло цвета слоновой кости – еще одна реликвия дедушки и бабушки. Макани попыталась подготовиться к тесту по испанскому, но не могла сосредоточиться. Почему Олли решил, что ей будет стыдно появляться рядом с ним? Из-за слухов? Если дело в этом, то он, скорее всего, ничего не знал о ее прошлом, иначе понимал бы, что не ей указывать, кого стесняться.
Может, у них есть шанс. Может быть, у них даже будет настоящее свидание. В конце концов, он же постарался раздобыть номер ее телефона, хотя и проигнорировал вопрос, каким образом.
Она все еще хмурилась, поэтому отложила в сторону учебник и достала последний выпуск Rolling Stone. Макани, как правило, не интересовали бумажные журналы, но она не могла удержаться, когда увидела на обложке Amphetamine. Их скандальная песня о несовершеннолетней девочке, разбившей сердце солиста – согласно статье, основанная на реальной истории, – стала настоящим хитом. Макани запоминающиеся слова песни и злили, и приводили в экстаз. Интересно, разбила ли она сердце Олли прошлым летом? Разбил ли он ее сердце? Или оно и так уже превратилось в осколки?
Вдруг зазвонил телефон. Она в спешке бросилась к кровати и в возбуждении дважды выронила трубку.
На экране была фотография огромной волосатой белой мужской задницы. Макани застонала и отбросила телефон в сторону, не ответив. Ей не хотелось потакать Алекс в одной из ее излюбленных игр. Алекс нравилось красть телефоны у них с Дэрби, набирать «волосатые задницы» в запросе картинок в Google, а потом незаметно возвращать телефоны на место. Когда они были не в школе, Алекс посылала фотографии наобум.
Телефон снова зазвонил в 23.31. Это был он.
Был на работе, но теперь дома. Ты еще не спишь?
Паника вновь накрыла Макани с головой. Нужно ли подождать, прежде чем ответить? Нет, это глупо. Из-за молчания они и оказались в этой запутанной ситуации.
Олли взял трубку после первого же гудка.
– Привет, прости за предыдущий звонок. У меня был перерыв, но, думаю, я позвонил не вовремя.
Голос Макани прозвучал спокойно:
– Откуда у тебя мой номер?
– А, – Олли растерялся. – Э, да. Прости. Мой брат. Он может, знаешь… достать разную информацию.
Второе извинение за несколько секунд. И раз он попросил Криса помочь, то, по крайней мере, что-то рассказал о ней старшему брату. Улыбка заиграла на губах Макани, но она сказала:
– Это немного жутковато.
Последовала долгая пауза.
– Да шучу я, – Макани рассмеялась, притворяясь более спокойной, чем была в действительности. – То есть не пойми меня неправильно, но это правда странно. Ты мог просто попросить номер у меня. Но я рада с тобой поговорить.
Голос Олли на другом конце провода зазвучал расслабленнее.
– И я.
– Ну.
– Ну.
Она перебирала пальцами петельки одеяла, и следующая фраза прозвучала как флирт:
– Так твоя смена в «Грилиз» все еще в среду?
Олли издал смешок.
– Да. Хотя я не мог не заметить, что ты больше не приходишь.
– Ага, там работает настоящий придурок. Он ведет себя так, словно я невидимка, когда мы встречаемся в школе.
– Интересно. Потому что в школе есть одна дура, которая тоже меня игнорировала.
Макани будоражила легкость, с которой они болтали, но в ее смехе послышалось сожаление.
– Это было глупо с нашей стороны, а? Эти предположения.
Олли согласился без раздумий:
– Невероятно.
– Мы можем сейчас поговорить начистоту?
– Я хочу, чтобы мы честно разговаривали всегда – и в настоящем, и в будущем.
Макани почти улыбнулась, но улыбка исчезла еще до того, как появилась. Ее голос зазвучал суровее:
– Слушай, я хочу продолжать с тобой общаться, только если ты хочешь, чтобы все было по-настоящему, и будешь проводить со мной время. Если просто собираешься меня трахать, я вне игры.
– Стой, – выдохнул Олли. – Нет. Нет. Я никогда не хотел только этого. Просто так случилось. Я вообще не знаю, как это произошло.
– Думаю, мы оба виноваты, – сухо ответила Макани.
В телефоне снова повисло напряженное молчание.
– Итак, – продолжил он, – только честно… я тебе нравлюсь?
– Честно говоря… да.
Долгая пауза. Или, возможно, Олли снова переводил дыхание.
– Честно говоря… ты мне тоже нравишься.
Уже давно Макани не испытывала настоящего счастья, поэтому забыла, что иногда от него может быть так же больно, как и от грусти. Признание Олли пронзило ее сердце, словно искусно брошенный нож.
