Алекс одернула свою юбку с бахромой.
– Мы не хотим, чтобы тебе причинили боль.
– Снова, – кивнул Дэрби.
Руки Макани затряслись.
– Вы не знаете его.
– Ты тоже.
– Так что? С ним случилось что-то дерьмовое, а потом он мог сам наделать ошибок. А может, и нет. А если и да, то какая разница? Неужели он не заслуживает второго шанса?
Алекс отступила на шаг.
– Эй, это ты к чему?
Макани засунула руки в карманы и сжала кулаки.
– Он отвезет меня домой за пять минут. Все будет хорошо.
Она не была уверена, что друзья ее услышали, но развернулась и пошла прочь. Она вообще не знала, хочет ли быть услышанной. Но все-таки обернулась и добавила:
– У меня все хорошо!
Глава шестая
Олли открыл перед ней пассажирскую дверь «форда». Этот жест был милым и старомодным.
– Такое впечатление, что я сделала что-то плохое, – сказала Макани и, похлопав патрульную машину по крыше, забралась внутрь.
Олли криво улыбнулся:
– Теперь ты знаешь, каково мне.
Эта горькая правда, сказанная в виде шутки, – та самая причина, почему их тянуло друг к другу. Но так как только Макани поняла это, она не стала ничего говорить. Просто наблюдала, как Олли обходит машину спереди и подходит к водительскому сиденью. Его движения напомнили ей старый фильм «Бунтарь без причины». У Джеймса Дина никогда, правда, не было такой бледной кожи или розовых волос, но Олли напоминал крутого парня, сильно неуверенного в себе.
Внутри машина оказалась чистой. Обивка спереди была из ткани, а задние сиденья обтянуты искусственной кожей. Наверное, чтобы офицерам полиции было легче вытирать пот, рвоту, мочу и кровь. Перегородку из стальной сетки убрали, никакого радио или компьютерного управления, лишь короткая ручка рядом с боковым зеркалом водителя, которая включала сирену. В остальном самая обыкновенная машина, но Макани все равно стало не по себе. Воспоминания о полиции были не самые теплые.
Олли бросил сумку назад и сел в машину.
– Ну так, – спросила она, – ты что-то натворил?
Вопрос должен был стать игривым продолжением их шутки, но прозвучал совсем не так. Предупреждения друзей все еще вертелись в голове Макани. Она гадала, какие сплетни об Олли могли хотя бы частично оказаться правдивыми, и чувствовала себя виноватой из-за того, что огрызнулась на Дэрби и Алекс. Нужно будет отправить им сообщение с извинениями чуть позже. Может, даже примирительную волосатую задницу.
Олли замолчал, его рука уже лежала на ключе зажигания.
– А ты? – и посмотрел прямо на Макани.
– Да, – сказала она, но дальше развивать тему не стала.
– Ага, – Олли повернул ключ. – И я.
На выезде с парковки стояло множество фур и грузовиков. Наклейки на бамперах и пластиковые кресты на задних стеклах символизировали, что некоторые водители верят в Иисуса. Сувениры в виде оленьих голов украшали машины охотников, а на некоторых автомобилях виднелись звездно-полосатый флаг или выцветшая лента «Поддержите наших солдат». Грязная стоянка была совсем непохожа на парковку возле дома, отчего Макани здесь всегда чувствовала себя чужой и нежеланной, как гибридная «тойота» среди дизельных внедорожников.
Олли молчал, погрузившись в свои размышления, пока они не оказались следующими в очереди на выезд.
– В какую сторону?
На мгновение Макани удивилась, что он не знал, где она живет. Но откуда бы?
– Поверни направо. А потом через два квартала еще один поворот.
Атмосфера в салоне становилась напряженной.
– Ехать недолго, – разочарованно протянул Олли.
От его слов Макани испытала облегчение и застенчиво улыбнулась ему.
– Я не говорила, – сказала она, – но мне нравятся твои волосы.
Олли выехал на улицу и взглянул на нее.
– Правда?
– Воодушевляет. Фак всем гендерным стереотипам.
Он снова бросил на нее взгляд, проверяя, смеется она над ним или нет. Она не смеялась. Макани не была уверена до этого момента, но розовый цвет действительно выглядел бунтарским и сексуальным.
Олли постарался сделать вид, что в этом нет ничего особенного.
– Я не первый парень-гетеросексуал, сделавший такое.
– Но, бьюсь об заклад, ты первый из парней любой ориентации, кто проделал подобное в Осборне. – Кажется, ему это польстило, так что Макани продолжила. – На то есть какая-то определенная причина?
– Это просто нужно было сделать. А Крис устроил мне головомойку.
Она сморщила нос:
– Отстой. Мне жаль.
– Не надо. – Олли коснулся волос на затылке, и дьявольская улыбка расплылась на его непроницаемом лице. – Теперь я рад, что это сделал.
Макани рассмеялась, откинув голову назад.
– Вот, – в голосе Олли звучала непоколебимая уверенность. – Вот по чему можно догадаться.
– Догадаться о чем? – спросила она, развеселившись.
– Что ты не отсюда.
Сердце Макани тяжело билось, пока она ждала продолжения этой фразы.
– Никто, выросший в этом городе, не смеется так, как ты.
Макани, задержав дыхание, удивленно фыркнула.
– Ну, есть же границы.
– Я серьезно. Ты выделяешься среди всех.
– Я выделяюсь, потому что не белая. – Она указала на улицу. – Вот сюда.
Олли притормозил и повернул на Ореховую улицу, а потом пожал плечами:
– И этим тоже.
Он не стал этого отрицать, но и не задал обычно следовавший за этим утверждением вопрос: «Каково это?». Только Дэрби, который на собственной шкуре почувствовал, что значит быть не как все, успешно избегал этой скользкой темы. Вопросы о ее этнической принадлежности так же звучали грубо и нарушали личное пространство, как и вопросы о его гениталиях или сексуальных предпочтениях. Таким делятся только по собственному желанию.
Но люди спрашивали все время. На Гавайях, где население было многонациональным, это случалось реже, но все равно случалось. Макани ненавидела подобных умников, когда они пытались отнести ее к какой-то народности по светло-коричневому оттенку кожи или волосам, напоминавшим нечто среднее между локонами после химической завивки и тугими африканскими кудряшками.
Чаще всего Макани слышала вопросы: «Откуда ты?», «Каково твое происхождение?», «Откуда твои родители?».
Иногда она спрашивала, какая им разница. Иногда врала, чтобы вызвать замешательство или раздражение. Но чаще говорила правду:
