— Пусть жрут, подав… — стеснительно сказала добрая женщина с искренним эмоциональным посылом. — В смысле — подарок им от меня.
Пока повариха собирала сочувствующих, Дух, так и не остановившись, гордо задрав хвост, протопал в коридор.
— Эй, — с интересом сказала я, когда мы усаживались в карету, а тети сочиняли извиняющееся письмо Францу, дескать, всем сердцем хотели бы быть вместе с вами, но разлучила судьба, поэтому не соблаговолите ли завтра заглянуть к нам на чашечку чая, чтобы мы поактивнее извинились. — Эй, — повторила я, — Дух… А почему ты дома не ешь? Что за глупая привычка — добывать еду самостоятельно, при этом проживая в приличном доме.
Снизу, из-под лавки кареты, пробурчали:
— Когда я был маленьким, весь наш подросший выводок приличная хозяйка покормила кашей.
— И? — спросила я, так и не дождавшись продолжения истории.
— Потом она сказала соседке: «Ну не топить же, а так — просто уснули». Из шести котят выжил только я. С тех пор ем только то, что сам добываю.
— Уважаемо, — грустно протянула я. Как учит жизнь, я знала не понаслышке.
Настроение было непонятное. Вроде бы такая удача, я сдержала слово, помогла Виктору вернуть зверя. Но почему-то было грустно. Будто что-то важное, летучее, как пух, проскользнуло мимо, недооцененное и исчезнувшее.
У меня тоже была привычка — не давать другим людям влиять на мои планы. Уговорили меня родители не поступать никуда после школы, и сколько потом ночей я провела, смотря бессонно в потолок, уставшая, нагруженная ответственностью и мечтающая о беззаботном студенчестве.
Но… Может быть, имело смысл хотя бы выслушать Торваля? Не прерывать сразу. Вдруг он сказал бы…
Гомонящие родственницы залезли в карету, и мы тронулись в путь.
Уже при въезде в семейные ворота снизу донеслось:
— Все наши привычки не просто так. Спроси своих тетушек, почему они тебя так контролируют, а по ночам по очереди ходят и проверяют — как ты спишь.
— Спасибо, Дух, — задумчиво протянула я, — прямо сейчас и спрошу.
— Давно пора, — проворчал он. И я с удивлением поняла, что за довольно долгий период он ни разу не назвал меня Фиркой.
Глава 26
Моим близким грустно. И я сделаю все, чтобы это никогда больше не повторилось
Мы сидели за столом и чинно ужинали.
На ковре лежал Дух и трескал добытую колбасу.
— А где печенье? — спросила я.
Вопрос актуальный, так как я который раз обнаруживала в своей постели невесть откуда взявшиеся крошки. Как я с ними ни боролась, но спала, почесываясь, а ежедневно убирающая горничная начала на меня хитро поглядывать. Сама я в спальне не питалась, печеньки были слабостью шерстяного, причем тайной, я часто видела, как он их тащил, но ни разу — как он их ел.
Поэтому вопрос, что называется, от души.
Тетушки, уже в курсе моих разговоров с котом, все равно напряглись.
— Передай коту, — произнесла тетя Гвен, чопорно поджав губы, — что он нас позорит. Бизо не воры, и домашних своих в голоде не держат.
— Че там передавать, — пробурчал кот, — и сам не глухой. Это ты им, Фирыч, передай, чтобы шкафы на кухне и в подполе перестали запирать. Тогда я не у других, а у своих тырить буду. Я патриот.
Я откашлялась. Необходимо подипломатичнее объяснить семье ситуацию с питомцем. Тем более подходило время десерта, когда уже можно было, не нарушая этикет, поговорить о серьезных вещах.
— Он понял и просит не закрывать дома кладовые. Наш кот — охотник и добытчик, но готов охотиться дома.
Грэг, который в это время подтягивал к себе поближе блюдо с последним кусочком мясного пирога, показал коту большой палец.
Знаковая система удивительно быстро прижилась в Лоусоне. Я уже не раз на улицах видела и большие пальцы, и средние. К моему смущению, ими начали сигналить друг другу все, включая детей.
В Академии, как рассаднике моды, даже пытались ввести показ оттопыренного мизинца, со смыслом «ты мне симпатичен», но отчего-то не прижилось.
Батюшка от стола немного отодвинулся, расстегнул жилет и заблестел глазами. Сладкое он не любил, и, если я проторможу, сейчас мистер Бизо попытается сбежать к себе в лабораторию, поработать перед сном.
— Дорогая семья, — обратилась я ко всем громко, — у меня к вам серьезный разговор.
Тетушки окаменели плечами, замерли. У батюшки мягко упала из рук салфетка.
— Покажу-ка я коту один открытый шкаф, не все о нем знают, так сказать, шкаф для посвященных, — заявил Грэг, поднимаясь из-за стола.
— Да фиг тебе, — промурчал Дух, — ни за что не пропущу выяснение отношений. Фирыч, даю зуб этого рыжего прощелыги, что родственники решили, будто ты от них слинять собралась, в Визию или в клан волков. В общем, оставить их одних.
Тетя Клара с трудом разжала тонкие губы.
— Да, дорогая, — сказала она, — мы тебя слушаем. Внимательно.
Я обратилась к уже собравшемуся уходить практиканту:
— Останься, пожалуйста, для меня важно услышать всех здесь присутствующих, кроме того, твоя наблюдательность и острый ум дорого стоят.
Грэг упал на стул с широкой довольной ухмылкой. А я продолжила:
— Мы договаривались с батюшкой, что я погощу в Заккарии полгода, чтобы помочь разобраться в произошедшей когда-то трагедии.
Все присутствующие подобрались.
— Но прошло уже две недели, а вы мне ничего не рассказываете, от разговоров уходите, такое впечатление, что от меня решили скрыть любые детали.
Тетушки переглянулись и посмотрели на меня глазами кота из Шрека, печальными и жалостными.
— Детка, — осторожно начала Гвен, — мы так захотели, чтобы ты осталась, решили оградить тебя от всех неприятных впечатлений и опасностей.
— Но на меня уже покушались!
— Поэтому больше ты никуда не ходишь одна, а Грэг следит за тобой в Академии.
— Что?! Грэг?!
Мой так называемый приятель начал активно прятать глаза. Вот проходимец, то-то я постоянно вижу мелькание его костюма в коридорах Академии.
Ну уж нет, в тепличных условиях я жить не согласна.
— Уважаемая моя семья!
Присутствующие услышали металл, зазвучавший в голосе и подобрались.
— Сообщаю вам, что мне крайне неприятно, что я так и не стала для вас своей. Потому что только близким людям доверяют настолько полностью, что от них ничего не скрывают. И не боятся изменения отношения, потому что оно просто невозможно. Батюшка, предлагаю нам тоже раскрыться, может быть, это мы виноваты в совершенно ненужной среди своих атмосфере таинственности.
