13
Гавар
«Семья, – думал Гавар с некоторым раздражением, – не столько делает тебя счастливым, сколько создает уйму проблем. Если сестрица его жены решила броситься со скал Хайвителя, то могла бы подождать и сделать это после свадьбы».
Несколько дней назад стало известно о смерти Мейлира Треско, и с тех пор никто не видел Дину и ничего о ней не слышал. Боуда была на грани истерики, не желая мириться с мыслью, что ее сестры не будет на свадьбе, а отец рвал и метал, предполагая, что ответственность за смерть Мейлира запишут на его счет. Как оказалось, Мейлир пользовался определенной популярностью, несмотря на его дурацкие политические взгляды. В письме Армерии Треско – копию она отправила каждому члену Совета юстиции – было четко сказано, что ее сын страдал глубокой депрессией с момента потери своего Дара.
Мама, конечно же, вела себя так, как будто ничего не случилось.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказала она, вставляя Гавару в петлицу розовую розу. – Мой красавец, мой первенец вырос и женится.
То, что он красив, Гавар не отрицал, но сомневался, что выглядит прекрасно. Он скорее был похож на человека, идущего на собственную казнь. Так оно и было в некотором роде.
Свадьба века наконец-то состоится, и отпраздновать ее собралась половина общества Равных. Другая половина была либо выскочками – критерий оценки матери, – либо имевшими неправильные политические убеждения – критерий отца, – чтобы быть приглашенными на торжество.
Мать поцеловала сына в каждую щеку сухо, едва касаясь, – минимальный контакт, чтобы быть выражением глубокой и искренней привязанности. Затем она подобрала свои юбки и поспешила из комнаты с намерением выполнить следующую свадебную обязанность. Возможно, проверить карточки рассадки гостей. Или соблюдение основополагающего принципа любого приветственного коктейля «каждому вину свой бокал».
И снова Кайнестон был полон гостей, машин, рабов. Было время, когда Гавар получал удовольствие от великосветских мероприятий. Каждый год он с гордым видом, словно уже вступил в права наследования, расхаживал среди гостей бала, устраиваемого в Кайнестоне после третьих дебатов, – наследник Кайнестона, не важно, что еще подросток, но зато старший сын канцлера, чей портрет однажды будет висеть на стенах Вестминстера рядом с портретом его отца.
И вот он в очередной раз сын канцлера. Но сейчас для Гавара это уже не имело особого значения. Даже сопутствующие льготы и дополнительные преимущества не были столь привлекательны, как раньше. Пиком торжества стало его девятнадцатилетие: в течение уик-энда после третьих дебатов его жизненные завоевания удвоились. Десятки хорошо воспитанных девушек, которые пытались, но не смогли заполучить его, сидели и наблюдали, как заключался союз Гавара с Боудой.
Некоторые, к счастью, не будут присутствовать на празднике. Крован прислал вежливое сообщение – он, к сожалению, не посещает светские мероприятия. Его отсутствие работало на руку отцу, который сейчас ловко давал задний ход. Разумеется, он санкционировал наказание Мейлира, гнул свою линию лорд Уиттем. Но наказывал не он – Крован. Шотландский лорд, пользовавшийся славой жуткого обскурантиста и никогда не возглавлявший список гостей, на данный момент стал безусловной персоной нон грата. И отец, как хитрый старый лис, сумел дистанцироваться, но не настолько, чтобы все забыли, что он был союзником человека, обладающего мрачной силой, способной отнять у Равного его Дар.
Все это было, откровенно говоря, удручающе. Гавар вытащил пачку «Собрания» и закурил. Боуда не одобряла его привычку курить в минуты задумчивости. Он надеялся, что Боуда почувствует запах дыма, когда присоединится к нему у алтаря.
Интересно, Дина появится на свадьбе или нет? Предполагалось, что она будет подружкой невесты. До церемонии оставалась пара часов, а Гавару на глаза она нигде не попадалась. Все утро ему не позволялось видеться с Боудой – его это вполне устраивало, – она, вероятно, пребывает в пароксизме отчаяния оттого, что сестра пропустит самый великий день в ее жизни. Хотя никакого отчаяния он за Боудой не наблюдал, когда пришли печальные известия о гибели человека, которого любила ее младшая сестра.
А что же его братья? Ну, Дженнер предсказуемо делал свою работу: раздавал всем указания, от поставщиков до флористов. Свадебному фотографу он лично провел экскурсию по территории поместья, чтобы выбрать самые живописные места, в которых счастливая пара должна будет позировать. Боуда сделала акцент – Кайнестон должен быть виден на всех официальных портретах. Дженнер пытался быть полезным, но явно не понимал, что вся его кипучая деятельность только еще больше делала его похожим на простолюдина, кем он практически и был.
В списке дел Боуды напротив имени Сильюна стоял знак вопроса. На прошлой неделе мать получила от него короткую записку, где Сильюн своим крайне неразборчивым почерком уведомлял, что он с тетей Эвтерпой находится в Орпен-Моуте.
А что же Эвтерпа? Никто не знал, появится ли на торжестве женщина в трауре или нет.
«Я знаю, что она твоя тетя, – сказала ему Боуда, хмурясь и глядя на план рассадки, – но, согласись, она сейчас не в состоянии поддержать непринужденный разговор, и я представления не имею, с кем рядом я могла бы ее посадить».
Гавар посмотрел в окно своей детской комнаты, откуда открывался широкий вид на лужайку перед домом. Сейчас большую ее часть занимал гигантский открытый шатер золотого цвета. В каждом углу шатра стояли драпированные столы, готовые удивлять гостей шедеврами из винных погребов Кайнестона. Даже статуи увили золотыми лентами и украсили венками из роз.
Иногда Гавар задавался вопросом, а его будущая жена, случаем, не холодная мраморная статуя, ожившая с помощью Дара?
Однако они с отцом достаточно хорошо ладили. Боуда была ретивой помощницей, готовой при поддержке своих друзей пробить любой законопроект отца. Гавар не раз сталкивался с ней на лестнице, ведущей в апартаменты канцлера в Нью-Вестминстере. Боуда, вероятно, измеряла размеры портьер и выбирала цветовую гамму на тот случай, когда сама займет эти апартаменты.
Ее жажда власти была неутолимой. Когда Боуда не строила политические козни с отцом, она закрывалась в своей «военной комнате», как смехотворно ее называла, и решала порученную им задачу – очистить города рабов от неблагонадежных элементов.
Гавар к этой задаче не проявлял ни малейшего интереса. Двух его поездок в Милмур ему было вполне достаточно. Милмур произвел на него ужасное впечатление. Но зачем было превращать город рабов в такой ад. Конечно, безвозмездная отработка – это не веселая прогулка по саду. Но зачем десять лет жизни превращать в столь унизительное существование? Самый простой способ успокоить обитателей этих адских дыр – сделать их более пригодными для жизни. Тогда и недовольства было бы меньше. И меньше беспорядков и волнений.
