– Ладно, Анна, посмотрим, что будет дальше. Нам надо завершить то дело, которое мы начали. Сегодня тебе с отцом воевода Довойна просто не позволит уйти из крепости. Во время осады, а особенно штурма, гибнет очень много мирных жителей. Залетит случайно пушечное ядро в ваш дом, и всё. Нет ни пана Дравеса, ни очаровательной панночки Анны. Или еще хуже, татары, которые служат в коннице у московитов, наведаются в ваш уютный уголок. Тогда ты сама будешь просить их о том, чтобы они тебя убили.
Девица надула губы и спросила:
– Зачем ты пугаешь меня, Тадеуш?
Хорунжий вздохнул и ответил:
– Я не пугаю, Анна, говорю о том, что вполне может произойти, если мы не сделаем то, что нам поручено.
– Как будто это спасет нас от вражеского ядра.
– Это спасет нас от гнева воеводы Довойны. Но у меня мало времени. Слушай, что ты должна сделать завтра и позже.
Анна подобрала юбки и села на стул. Хорунжий прошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор, вернулся, устроился напротив. Говорил он довольно долго, наконец закончил и утер платком лицо. В доме было жарко, ожидались в ночь морозы. Потому дров для печи пан Дравес не жалел.
– Ты все поняла, Анна?
– Да, но я не хочу, чтобы ты бил меня.
– Увы, без этого не обойтись.
– Не желаю! – уперлась панночка.
– А если я дам тебе вот это? – Хорунжий показал ей перстенечек, который забрал у Ханны.
Этот шляхтич никогда не слыл человеком, чистым на руку. Мог и украсть, не видел в этом ничего предосудительного, но только у тех людей, которые стояли ниже его по социальному положению.
В глазах панночки вспыхнул алчный огонек.
– Золото?
– Конечно. И камень драгоценный. – Хорунжий усмехнулся и добавил: – Я за него дорого заплатил.
– Ты отдашь его мне?
– Перстень будет твой, если…
– Я поняла. – Анна схватила перстенечек. – Все будет так, как ты сказал.
– Эх, с каким удовольствием я провел бы с тобой ночь, Аннушка.
– Получишь наследство, милости прошу. Мне, молодой вдове, трудно будет жить в воздержании. Для здоровья вредно.
– Ты настоящая чертовка, Анна!
– Кто бы говорил.
– Ты знаешь, что сказать отцу. Можешь добавить, что боишься всего. Особенно похотливого хорунжего Витейского, на которого никакой управы нет. Но он может оставить панночку в покое за определенную плату, половина которой окажется у тебя. Ты все поняла?
– Да, Тадеуш.
– Я могу надеяться, что все пройдет так, как надо нам?
– Безо всякого сомнения.
– Хорошо. Беги в свою комнату и скажи отцу, что я собираюсь уйти.
– Да, пан хорунжий. – Анна изобразила саму смиренность и скромность, потупилась, тут же весело рассмеялась и выбежала из гостевой комнаты.
– Чертовка и есть, – проговорил Витейский. – Но никуда ты, девонька, не денешься. Замуж захотела за старого и богатого пана? Помечтай. Если ты и окажешься женой Войчика, то вовсе не по желанию отца, а по моему расчету. Получив все его добро, я смогу уйти со службы и жить в свое удовольствие до собственной глубокой старости.
В комнату вошел купец.
Хорунжий поднялся и заявил:
– Я ухожу, Стефан.
– Надеюсь, пан хорунжий, ты не вовлекаешь мою Аннушку в опасную игру?
– Ну что ты. Как я могу подвергать опасности это прекрасное создание?! Впрочем, о деле она расскажет тебе сама. Анну никто ни к чему не принуждает. Я не собираюсь рисковать ею.
– Хорошо, я расспрошу ее, как провожу тебя.
Купец прошел с Витейским до ворот.
Повалил снег, заметно похолодало.
– Ну и погода, – проговорил купец.
– То, что надо. Это не на пользу для русских, засевших на починке. Снега бы побольше, да чтобы валил дня два, и тогда они будут заперты там, на хуторе Веселом.
– Русские пройдут через любые препятствия, а к снегу им не привыкать.
– Не нравятся мне речи твои, Стефан.
– А мне не нравится, что наш Король и Великий Князь Сигизмунд Второй Август до сих пор не прислал в город большое войско. Он словно решил сдать Полоцк.
– Не говори глупостей. Гонец к Радзивиллу послан.
– Почему к гетману литовскому, а не к Королю?
– Да потому, что это не твое дело. Для тебя, купец, главное что? Уйти из крепости.
– Я бы хоть завтра.
– Знаешь, я бы тоже ушел, но служба не позволяет. Как и тебе, Стефан.
– За эту службу мне не заплатили ни гроша.
– Ты получишь гораздо больше, чем деньги. Все богатство пана Войчика станет твоим. А ведь я могу сделать так, что этот старый пень сам откажется от Анны. Тогда не видать тебе его добра.
– Ладно, ступай. Нечего попусту на морозе стоять.
Витейский ушел.
Дравес вернулся домой, прошел в покои дочери. Та сидела на кровати, ждала отца.
Он присел на стул, отодвинул занавеску, посмотрел в окно, не увидел ничего, кроме снега, повернулся к дочери и заявил:
– Рассказывай, Анна!
– Что тебе рассказать, папенька?
– Что вы там задумали с этим проходимцем Тадеушем Витейским?
Анна изложила то, что предназначалось для ушей отца.
– Это все? – спросил он.
– Да, папенька.
– Как бы не изуродовал тебя хорунжий. Может, заплатить ему? Он сразу оставит тебя в покое, а мы не обеднеем.
– Он деньги возьмет и не отстанет от меня. Но ты не волнуйся, Витейский только пугает.
– Ну, смотри. Опасную игру вы затеяли.
– Да ничего опасного. Лишь бы все прошло как надо. Тогда мы получим возможность выехать из города.
– Если русские позволят нам это сделать.
– Я слышала, что Царь московитов милостив, мирное население не трогает, отпускает. И нас, значит, отпустит.
– Ох уж мне эти слухи!.. Ладно, посмотрим, чем все закончится.
– Хорошо закончится, папенька.
– Будем надеяться. Спи спокойно, Аннушка, завтра тебе тяжелый день предстоит.
За окном по-прежнему тихо падал снег. Мороз начал рисовать свои причудливые узоры на стеклах окон. Потрескивали дрова в большой печи, у которой на лежанке пристроился Густав Кални.
Ночь накрыла Полоцк.
Анна спала.
Спал в доме Коваля воевода особой дружины Дмитрий Савельев, съездивший в новый лагерь. Влас Бессонов ворочался, посапывал, видел во сне панночку, так полюбившуюся ему.
