Думать ни о чем не хотелось. Если вчера этому поспособствовал алкоголь, то сегодня просто внутри было хмуро – так же, как и снаружи. Небо заволокло тучами, клочья тумана находились в движении, сразу не распознать было, где он переходит в небесную высь. Хотелось слать на хер всех желающих поговорить. Ган сдерживался – ведь эти добрые люди не заслужили такого отношения. Но они все понимали, увидев его состояние, уходили и не приставали больше с разговорами.
В обед пришел на баржу Адмирал. Они с Бобром долго разговаривали о чем-то вдали, смотрели на лайнер, жестикулировали. Наконец, видимо, пришли к решению. Явно обсуждали серьезные вещи – Ган увидел, насколько сосредоточен был Адмирал, когда проходил мимо. Даже забыл поздороваться с рабочими, хотя всегда был приветлив.
А потом небо разродилось, обрушило все то, что копило в себе полдня. Ливень вышел затяжным, огромные струи воды заливали палубу; черноморцы быстро выкатили бочки, сняли с них крышки, развернули брезент, с помощью нехитрого желоба вывели водосток в цистерну. С дождем полегчало на душе, дышаться стало легче, ливень охладил металл, нагревшийся за летний день.
В шуме дождя не сразу стал слышен колокол. Его бой сливался со стуком барабанящих капель. Ган оторвал глаза от верстака, вслушался, повернулся к другим рабочим:
– Тревогу бьют?
Появился Бобр, крича и махая руками:
– Пираты! На этот раз серьезно!
Османы воспользовались пеленой дождя и уверенностью черноморцев, что в такую погоду вряд ли кто сунется к ним. Подкрались близко, вынырнули будто из ниоткуда. Атаковали с разных сторон. Когда их длинные лодки ткнулись в борт танкера и баржи, заулюлюкали, заорали как оголтелые. Полетели крючья с веревками, зацепились за борт. Хлынула лавина смуглых разношерстных пиратов. Неизвестно, кто додумался прозвать их османами. Вряд ли это были дальние потомки жителей Османской империи, скорее, как и раньше, набирались из всякого отребья любой национальности. При этом пираты умели драться и часто бесстрашно лезли в бой.
Издали донеслась пулеметная очередь. Это был тот особый случай, когда необходимо было использовать МТПУ. Пули выкосили целый ряд напавших на танкер, прошлись по одной из лодок. С десяток тел осталось лежать на палубе. Бобр бросил обрез Гану:
– Умеешь пользоваться?
Тот кивнул. Осмотрел оружие. Ствол был явно спилен кустарным способом – напильником или ножовкой. Обработка была грубой. Такой дефект дульного среза может сослужить плохую службу. Грубые заусенцы способны навредить пуле и повлиять на точность.
– Не до жиру, основной арсенал на танкере, а нам баржу сначала бы очистить. А там у них пулеметы.
Что есть, то есть. Ган переломил обрез, схватил из коробки со стола горсть патронов, вогнал два в «коротыш». На выходе выскочило прямо перед ним чудо: глаза навыкате, в руках ножи, орет что-то. Ткнуло в него ножами, он еле увернулся и разрядил обрез прямо нападавшему в лицо. Пыхнуло пламенем, отдача рванула кисть. Лопнула голова пирата, как спелый арбуз. Кровь вперемешку с мозгами забрызгала стены и пол.
Ган дослал один патрон и выскочил на палубу. Одежда быстро стала мокрой. Пелена дождя мешала хорошо видеть, хлестало сильно. Ботинки потяжелели, но снимать их не рискнул – скользко будет на палубе. Вокруг пахло смертью. Стонали раненые, валялись изрубленные, искромсанные тела как черноморцев, так и пиратов. Он выстрелил еще раз, и еще. Добил оглушенного пирата на своем пути, еще одного пинком отправил с палубы в воду.
В спину прилетело что-то тяжелое. Ган не удержался, кувыркнулся вперед, больно ударился челюстью. Обрез отлетел далеко.
– Ч-черт! – Он обернулся и увидел приближающуюся махину. Здоровенный пират лыбился, вся его морда была украшена шрамами, в руках-лапах он сжимал то ли кувалду, то ли молот.
«Повезло, что не в голову прилетело. И на излете, похоже. Не так больно». Пират не торопился, он знал, что победа будет за ним. Ган ощупал пояс, кукри остался в каюте, видимо. Не взял с собой с похмелья, хотя обычно таскал почти всегда. Глаза ни за что не зацепились на палубе.
Здоровяк приблизился, замахнулся. Очередь прошила палубу рядом с Ганом, дернулась выше и разворотила грудь пирату. Сквозь дыры в теле можно было увидеть море за его спиной. Мужчина оттолкнул тело, и оно кулем рухнуло на край борта, скользнуло в воду на корм рыбам.
Не время было прохлаждаться. Ган понесся вперед, прыгнул сзади на пирата, теснящего черноморца кустарным ятаганом. Повалил его наземь, прижал к палубе вместе с оружием, заломил голову в удушающем захвате. Пират захрипел, попытался сначала высвободить ятаган, потом скинуть со спины врага – не вышло. Хрустнули позвонки, обмяк противник.
Это только раззадорило Гана, он бросился дальше, уже вооруженный. Проткнул двоих, прыгнул вперед. Вот он уже у мостика, по обе стороны которого бушует сражение. Нападающие дрались неистово, и так же неистово дрались обороняющиеся, понимая, что отступать им некуда.
И все же пираты дрогнули. Пулеметы и другое огнестрельное оружие сделали свое дело. Оставшиеся в живых враги ретировались быстро. Они отступали, продолжая терять людей. В живых оставалась максимум треть. Уплыть удалось еще меньшему количеству – одну из лодок потопил МТПУ, патроны в этот раз решили не экономить, чтобы отбить у захватчиков желание возвращаться.
Потери среди черноморцев были существенными. Двенадцать убитых и два десятка раненых.
Поздно вечером Ган нашел Натуралиста на носу танкера. Все руки его были в порезах, а левый глаз заплыл. В битве досталось и ему, но он был жив и все конечности – на месте. Скромно похвалился, что собственными руками убил пять гадов, посмевших приблизиться. Ган смотрел на бородача и видел хорошего человека, который дрался за свой дом. На его стороне была правда. А почему дрался он? Неужели только за свою жизнь? Или за этих отважных мужиков, застрявших посреди моря, тоже?
– Мы поймали языка, – поведал Натуралист, – он нам рассказал, что предыдущие пираты были разведчиками и натолкнулись на нас случайно. А плыли к берегу. Увидели корабли и подумали, что они пусты. А когда встретили отпор, то отступили и привели отряд намного крупнее. Тогда мы не стали стрелять, поэтому османы решили, что у нас нет огнестрельного оружия. Посчитали, что будем легкой добычей для них.
– И где сейчас этот язык?
– Да вон же он, – Натуралист указал на нос баржи, – болтается на виселице. Была бы рея, вздернули бы на ней, а так пришлось импровизировать.
Ган пригляделся. В темноте покачивалось обмякшее тело пирата с петлей на шее. Проблему отсутствия реи решили, протянув лестницу между двумя балками.
Лежа в койке, он прокручивал события дня снова и снова. Жар боя еще не до конца ушел из него, и мужчина злился, что не может заснуть. Он опять стрелял в это наглое лицо, прыгал и душил врага, колол и резал. А потом вспомнился здоровый пират – если бы не пулеметчик на вышке, не лежать бы ему сейчас здесь целым и невредимым. Он даже не узнал, кто дежурил на посту и спас его от смерти. Этот пират никак не хотел покидать его мысли. Сначала Ган не понимал, почему, он крутился на койке с одного бока на другой и когда уже почти прогнал наваждение, увидел то ли сон, то ли видение. Еще один небольшой кусочек пазла встал на место.
