К тому времени я уже сильно увлеклась Эрнстом, и когда он спросил: «Когда, где и с какой целью мы встретимся?», я ответила: «Завтра в четыре в „Кафе де ля пэ“, а с какой целью, ты знаешь». Поскольку Браунер всюду ходил за мной (буквально не отступая от нас ни на шаг), мне приходилось тайком просовывать Эрнсту свой ключ и делать вид, будто я с ним прощаюсь, чтобы Браунер ничего не заподозрил.
Поначалу наша связь с Максом Эрнстом не носила серьезного характера, но скоро я поняла, что влюблена. Через десять дней мне пришлось покинуть его, потому что я обещала Лоуренсу провести Пасху с ним и детьми в Межеве.
В то время Лоуренс переживал кризис в своих отношениях с Кей. Они уже год пытались расстаться, и Лоуренс находился в подавленном состоянии. Когда Макс сажал меня на поезд, он заплакал и пообещал приехать ко мне в Межев, так что я была уверена, что на этом моя история с ним не окончена. В Марселе он подарил мне все свои книги — даже ту, которую он до этого подписал для Леоноры с весьма недвусмысленным посылом: «Леоноре — настоящей, прекрасной и обнаженной». Еще он подарил мне ее книги со своими иллюстрациями. Я прочитала их в поезде и написала ему из Валанса, как они мне понравились; после этого я в силу привычки отправила телеграмму Рене с просьбой встретить меня в Гренобле, где мне надо было провести ночь по пути в Межев. Я попыталась донести до него, что я влюблена в Макса. На следующий день я продолжила путь в Межев.
Я не получала вестей от Эрнста и была этим удручена. В конце концов мы с Лоуренсом поехали в Лион за испанскими или португальскими визами в надежде через месяц уехать в Америку вместе с Кей и всеми шестью детьми. В Лионе мы договорились встретиться с Марселем Дюшаном, и с ним я планировала вернуться в Марсель и отыскать Макса. В ту минуту, когда мы приехали в Лион, мне позвонил Макс и сообщил, что он в Межеве. Разумеется, я решила вернуться. Марсель удивился и был не рад моей внезапной смене планов. Получив визы, что нам, американцам, не составило никакого труда, мы с Лоуренсом вернулись в Межев.
Макс приехал в Межев в своем черном пальто и произвел на детей впечатление романтической фигуры. Пегин знала его книги и приняла его гостеприимно. Целый вечер он рассказывал им истории про них с Леонорой, о ее уходе и его бедах. Дети ему очень сопереживали и несколько часов слушали его, затаив дыхание.
Через неделю мы с Максом вернулись в Марсель. Мы всю ночь ехали в поезде сидя, и меня потрясло, каким старым он выглядит, когда спит и храпит. Найти жилье в Марселе оказалось непросто: население города увеличилось втрое с момента капитуляции Франции. Макс отвез меня в шато. Потом я нашла комнату в старом отеле, и Макс проводил там со мной ночи.
Мы все были заняты подготовкой к отъезду в Америку. Кей зарезервировала для нас места на «Клиппере», в том числе на своего друга, которого она надеялась вызволить из концентрационного лагеря. Лоуренс вел себя с ней все это время по-ангельски, но наотрез отказался ехать вместе с этим джентльменом. Я не слишком на него за это злилась: так у нас появилось свободное место на «Клиппере», которое, конечно же, рассчитывал занять Макс. Еще на него претендовал Браунер, но у него по-прежнему не были готовы документы, и в результате бедняге отказали в визе, так как квота для румын была выбрана уже на два года вперед. У нас был третий кандидат — Жаклин Вантадур, подруга Пегин и Синдбада. Ее мать уговорила нас взять ее с собой и, к моему большому облегчению, сама заплатила за ее проезд, ведь я и так уже платила за всех остальных.
Кей в конце концов удалось купить для своего друга билет на лайнер «Виннипег», отплывавший из Марселя. Когда этот господин оказался в безопасности, то есть покинул Францию, она сосредоточилась на нашем отъезде, который до тех пор был для нее делом второй важности. Она в то время жила в Кассисе с подругой и ее больными детьми и периодически приезжала в Марсель к своим детям, которых обожала.
Нельзя сказать, что наши документы были в полном порядке. Я подделала дату в своем проездном документе, чтобы продлить его, а у Лоуренса его вообще не было. Американская виза Макса закончилась, и мы несколько дней делали ему новую. Иностранцам приходилось выстраиваться в очереди у дверей американского консульства, а американцев с паспортами пропускали сразу же. Я проходила вместе с Максом, размахивая своим паспортом перед лицами офицеров, так что ему не приходилось ждать на улице. Он не только побывал в трех концентрационных лагерях, но был признанным врагом Гитлера, поэтому ему полагалась чрезвычайная виза. Чтобы выйти с вокзала в Марселе, нужно было показать свой проездной документ полиции, но Макс знал другой выход через buffet de la gare
[50], где не было полиции. Когда мы встретили Лоуренса, мы вывели его этим путем. Кей приехала к нему в Марсель, и хотя мы с ней откровенно не переносили друг друга, она пыталась быть дружелюбна — все-таки я везла всю ее семью в Америку.
Я поужинала с Максом, Кей, Лоуренсом и Марселем, а также Рене, который снова оказался в Марселе, на этот раз со шлюхой из Гренобля. За ужином Кей, большая любительница драмы, сказала мне, что корабль, на котором я отправила свои картины в Америку, потоплен. Она все время выдумывала подобные вещи. После этого Лоуренс с Кей ужасно поругались, потому что она отказывалась возвращаться в Межев и собираться до того, как ее друг уедет в Америку. Лоуренс начал швыряться вещами прямо в кафе. Макса это ошарашило, но мы с Марселем уже привыкли к подобным сценам. Рене успокоил Лоуренса, после чего Кей зарыдала, и я предложила им с Лоуренсом провести ночь в моем номере, хоть они больше и не жили вместе, а сама поехала в шато к Максу.
В концентрационных лагерях у Макса появилось много друзей среди заключенных, и он постоянно с ними виделся. В них было больше от призраков, чем от людей, но только не для Макса, у которого с ними было связано много воспоминаний. Я видела в них новое, странное общество. Макс упоминал названия лагерей, где он с ними познакомился, как будто это были Санкт-Мориц, Довиль, Китцбюэль или еще какие-нибудь известные курорты.
В то время в Марселе всех евреев выдворяли из отелей и отправляли жить в специально отведенные места. Макс велел мне не признаваться в своем еврейском происхождении, если меня станет допрашивать полиция, и утверждать, что я американка. Хорошо, что он предупредил меня, потому что однажды утром, как только он ушел и пока наши чашки еще стояли на столе, ко мне пришел полицейский в штатском. Я перепугалась до смерти, но упорно твердила, что я американка и скоро уеду в Америку. Он изучил мои документы и увидел, что я подделала дату на своем проездном разрешении. Я стала божиться, что это сделали офицеры в Гренобле. Потом он предъявил мне, что я не зарегистрирована в Марселе. Я боялась не только за себя, но за и Макса и Лоуренса. У первого не было права ночевать в Марселе, а у второго — проездного документа. При мне также была большая сумма денег с черного рынка, происхождение которой я не смогла бы объяснить, если бы меня обыскали. Когда детектив спросил, кому принадлежат саквояж и берет Лоуренса, я сказала, что моему мужу, который сейчас в Кассисе. После этого он только сильнее уверился, что я еврейка, поскольку именно в Кассис отправляли всех евреев. Он спросил, не еврейская ли у меня фамилия, на что я ему ответила, что мой дедушка был швейцарцем из Санкт-Галлена. Он никогда не слышал о таком городе. Затем он стал осматривать мою комнату, заглянул под кровать — проверить, не прячу ли я там евреев, и спросил у меня, что в шкафу. Я предложила ему посмотреть самому и заверила его, что евреев он там не найдет. В конце концов он сказал: «Пройдите со мной в полицейский участок. У вас не в порядке документы». Я отказалась переодеваться в его присутствии и не хотела отпускать его с моими документами, поэтому попросила подождать снаружи. Он взял мои документы и вышел. Я как можно быстрее постаралась последовать за ним. Я боялась, что исчезну и Лоуренс с Максом не смогут меня найти. Я хотела оставить им записку и спрятать деньги, но не знала, как это сделать. Выйдя из комнаты, я не обнаружила детектива в коридоре. Он был со своим начальником в лобби. Когда его начальник увидел меня, он извинился и велел своему подчиненному оставить меня в покое. В то время американцев во Франции жаловали: мы только что отправили французам по морю крупную партию продовольствия. Меня вежливо попросили пройти в полицейский участок и зарегистрироваться в Марселе, что я в любом случае собиралась сделать в тот день, и начальник любезно рассказал мне, как туда пройти. Позже, когда я пожаловалась администратору отеля на их визит, она ответила: «О, это пустяки, мадам. Просто облава на евреев».
