На следующий день мы встретились с Варианом Фраем, который оказался в Провинстауне, и он, имея множество связей, попытался уладить наше дело, однако без успеха. Нам пришлось вернуться в Нью-Йорк. Приехав домой, мы позвонили нашему другу Бернарду Райсу, который знал все и всем помогал в трудную минуту. Он связался с кем-то из Бюро по делам подданных враждебных государств и рассказал о нас. Когда мы приехали туда, нас хорошо приняли, и Макса сразу же отпустили. Ему разрешили вернуться в Провинстаун, но посоветовали держаться подальше от побережья.
Все лето мы провели в Нью-Йорке в нашем чудесном доме на Ист-Ривер. Это подпортило жизнь трем людям. Одним был Марсель Дюшан, которому мы на лето сдавали дом; вторым был Джимми, который наслаждался отпуском и любил завтракать со своей возлюбленной на нашей террасе; третьим был Синдбад, у которого был ключ от дома и который часто приводил туда свою подружку за неимением другого места. Марсель Дюшан остался с нами, переехав в небольшую гостевую комнату, но нашим сыновьям повезло меньше.
Я продолжала попытки открыть свой музей и наконец нашла свободный верхний этаж в тридцатом доме по Западной пятьдесят седьмой улице, но не знала, как мне оформить помещение. Путцель спросил как-то раз: «Почему бы тебе не обратиться за советом к Кислеру?» Фредерик Кислер был одним из передовых архитекторов века, и я решила, что это хорошая идея; откуда мне было знать, что его советы со временем встанут в строительство стоимостью семь тысяч долларов. Кислер был низеньким мужчиной высотой пять футов с комплексом Наполеона. Он был непризнанным гением, и я дала ему шанс после стольких лет, проведенных в Америке, сделать что-то действительно выдающееся. Он сказал, что потомство запомнит меня не по моей коллекции, но по тому, какое он для нее создаст революционное пространство.
Мы очень часто проводили вечеринки в нашем доме у реки. Это было самое прохладное место в Нью-Йорке. Однажды поздно вечером после одного из таких мероприятий Макс, Марсель Дюшан и Джон Кейдж, композитор перкуссионной музыки, с женой Ксенией разделись догола, пока мы с Кислером и его женой наблюдали за ними с неодобрением. Целью эксперимента было доказать, что человек может быть совершенно бесстрастен, но Макс провалил его: вид обнаженной Ксении произвел на него немедленный и очевидный эффект. Боюсь, Ксения приняла это слишком близко к сердцу: Кислер рассказал мне, что вечером через несколько дней она разрыдалась в автобусе, потому что Макс ее разочаровал и оказался не ангелом, каким она его себе воображала.
Однажды ночью после вечеринки в нашем доме я в весьма нетрезвом виде выбежала на улицу в поисках приключений. Я пошла в бар на Третьей авеню; он как раз закрывался, но я все равно прорвалась внутрь. Какие-то люди пригласили меня за свой столик и угостили напитками. У меня с собой было всего десять долларов, но я настояла на том, чтобы заплатить за себя. Один из мужчин сказал, что будет надежней, если я отдам ему свои деньги на хранение до конца ночи. Примерно в пять утра мы пошли есть в Чайнатаун. Я сказала им, что я гувернантка и живу в Нью-Рошелл. Я не спросила у них, кто они, но довольно скоро осознала, что они гангстеры и у них на уме что-то нечистое. Они припарковали автомобиль в тупике у Ист-Ривер и начали спорить о чем-то, что лежало на заднем сиденье. Несмотря на крайнюю степень опьянения я поняла, что сейчас самое время уйти. Они хотели отвезти меня в Нью-Рошелл, но я отказалась и попросила обратно свои десять долларов или хотя бы их часть. Мои попытки получить от них деньги на такси или проезд на транспорте оказались тщетны, и в конце концов мне пришлось в семь утра идти домой пешком больше мили. Когда я в следующий раз проходила мимо того бара, где я познакомилась с гангстерами, я зашла в него с Максом и Марселем и потребовала вернуть свои деньги. Я не имела сомнений, что бармен был с нами в Чайнатауне, но он отрицал свое знакомство с этими людьми. Макса больше всего волновали те неприятности, которыми ему как подданному враждебного государства грозила моя связь с гангстерами.
На еще одной большой вечеринке в честь моего дня рождения Джипси Роза Ли объявила о своей помолвке с актером по имени Александр Кирклэнд. Это был привлекательный, харизматичный молодой человек, но едва ли годный в мужья. На вечере присутствовал Уильям Сароян, как, впрочем, еще много звезд, даже слишком много; то и дело вспыхивали сцены ревности. Путцель повел Джипси наверх, намереваясь продать ей картину Макса. У нее уже была одна. Джин Горман, которая тогда уже была миссис Карл ван Дорен, увязалась за ними. Если бы я не была так занята Марселем, который внезапно поцеловал меня впервые за двадцать лет знакомства, я бы пошла с ними и не позволила испортить такую сделку. Джин была очень пьяна и устроила путаницу, и Макс в итоге продал Джипси одну картину очень дешево, а другую вручил в качестве свадебного подарка. Когда они спустились, Джипси знала, что я разозлилась, и сказала, что нечестно с ее стороны принимать подарки в мой день рождения. Через несколько недель мы поехали на автомобиле в загородный дом Джипси на ее полуночную свадьбу. Это было очень театральное действо, которое собрало множество репортеров; им дозволялось все, разве что не прерывать церемонию, которую священник проводил в духе музыкальной комедии. Джипси убедительно играла роль робкой невесты, а ее муж, как и все женихи, выглядел страшно напуганным. Я никогда не понимала, в чем был смысл этого брака, но долго он не продлился: через несколько месяцев Джипси мне сообщила, что все кончено. На свадьбе журнал «Лайф» сфотографировал Макса распивающим шампанское с южноафриканской наследницей. Потом в журнале грязно пошутили, что Макс сначала заполучил состояние семьи Гуггенхайм, а теперь пьет с другой невестой с приданым, как будто деньги волновали его больше всего на свете. На свадьбе присутствовали матери Джипси и Кирклэнда, которые отнеслись к происходящему крайне серьезно. Миссис Кирклэнд сказала мне, что для нее большая честь, что ее сын стал членом такой выдающейся семьи.
После того как Марсель поцеловал меня, я подумала, что пришло время дать волю страсти, которую мы подавляли в себе уже двадцать лет. Однажды вечером, когда мы ужинали с Максом и Марселем, я разделась, надела прозрачный зеленый дождевик и стала бегать по дому, пытаясь соблазнить Марселя. Макс спросил у Марселя, хочет ли он меня, на что он, разумеется, ответил «нет». Я решительно усугубила ситуацию, наговорив Максу ужасных, обидных вещей. Макс начал избивать меня, на что Марсель смотрел со своим обычным отстраненным видом, никоим образом не вмешиваясь.
На День труда нас пригласили к себе в Саутгемптон Джеффри и Дафне Хеллман. Это была очаровательная пара, и я с нетерпением ждала поездки. На этот раз Максу дали разрешение на выезд. Я применила новую тактику и сказала Максу, что раз он больше не хочет меня, то может спать с кем угодно. Увы, я не смогла долго сохранять эту жертвенную позицию. С Максом начала флиртовать симпатичная девушка по имени Пегги Райли. Она угодливо трепетала перед grand maître
[65], а он это обожал. Как-то раз вечером, когда мы возвращались с пляжа, они уехали на велосипедах вперед и ненадолго исчезли из виду, что у меня немедленно вызвало подозрения. Я устроила ужасный скандал. Макс яростно все отрицал и говорил, что только не в своем уме можно решить, будто он занимался любовью и при этом ехал на велосипеде. В любом случае, это испортило мне выходные, и я несколько дней не разговаривала с Максом.
