Порт Скато резко повернулся на каблуках.
— Умоляю, не надо! — вскричал он. —Умоляю, давайте... давайте цивилизованно продолжим наше сотрудничество.
Его челюсть вновь конвульсивно задергалась, а его голова в лучах света напоминала скругленный столб ворот.
Он сказал Марку Титженсу:
— Можете сообщить своему приятелю, мистеру Рагглсу, что я разрешаю вашему брату брать средства с моего личного счета... С моего частного, личного счета, в любом размере, в любое время. Я говорю это, чтобы показать вам, насколько я ценю вашего брата. Я уверен, что он не возьмет на себя обязательств, которые не сможет выполнить.
Марк Титженс застыл без движения, слегка облокотившись на изогнутую ручку зонтика, а другой рукой демонстрируя белую шелковую подкладку своего котелка — самое светлое пятно во всей комнате.
— Это ваше дело, — сказал он лорду. — Меня волнует лишь то, чтобы на счет моего брата гарантированно перечислялась тысяча фунтов в год.
Кристофер Титженс обратился к лорду Порт Скато тоном, в котором, как он и сам понимал, чувствовалась сентиментальность. Он был очень тронут, ему подумалось, что после спонтанного возвращения в его память нескольких имен и после доброй оценки в свой адрес из уст банкира жизнь точно изменится — и этот день действительно стоит запомнить.
— Ну конечно, Порт Скато, я не закрою мой злосчастный крошечный счет в вашем банке, если вы хотите, чтобы он там был. Мне очень льстят ваши слова. — Тут он помолчал и добавил: — Я бы только хотел избежать этих... этих семейных сложностей. Но, полагаю, вы сможете сделать так, чтобы деньги брата не поступали на мой счет. Я не хочу его денег:
Потом он сказал Сильвии:
— Надо бы обсудить с лордом и еще кое-что. — И добавил, обращаясь уже к банкиру: — Я невероятно вам обязан, Порт Скато... Загляните с супругой на вечер к Макмастеру на минуточку — до одиннадцати часов...
Потом он посмотрел на Марка:
— Пойдем же, Марк. Я иду в Военное министерство. Можем поговорить по пути.
— Мы еще встретимся?.. Знаю, ты очень занят... — сказала Сильвия едва ли не с робостью.
Мрачные мысли промелькнули в голове у Титженса.
— Да, — сказал он. — Я заберу тебя от леди Джоб, если меня не задержат в Военном министерстве. Ужинать я буду, как ты знаешь, у Макмастера — не думаю, что останусь там надолго.
— Я тоже пойду к Макмастеру, — сказала Сильвия, — если ты сочтешь это уместным. Приведу с собой Клодин Сэндбах и генерала Уэйда. Только посмотрим на русских танцоров. И тут же уйдем.
С подобными мыслями Титженс мог справиться в два счета.
— Да, хорошо, — поспешно сказал он. — Вам будут очень рады.
Он пошел было к двери, но потом вернулся, а Марк почти уже переступил порог. Кристофер вновь обратился к Сильвии — на этот раз по менее серьезному поводу:
— Все никак не могу вспомнить слова той песни. Начинается она так: «Где-то там или здесь непременно есть неувиденный лик, неуслышанный глас...» Хотя, может, там было не «непременно есть», а «без сомнения, есть» — это лучше укладывается в ритм... Не помню, кто написал эти строки. Но, надеюсь, за день смогу вспомнить.
Сильвия вся побелела.
— Не надо! — воскликнула она. — О... не надо! — И холодно добавила: — Не стоит себя утруждать!
Наблюдая за тем, как он удаляется, она прижала к губам крошечный носовой платок.
Когда-то она услышала эту песню на благотворительном концерте и расплакалась. Потом прочла текст песни в программке и с трудом сдержала новые слезы. Позже она потеряла эту программку, и слова песни больше не попадались ей на глаза. Но их эхо звучало внутри, притягательное и жуткое, словно нож, который она однажды достанет и вонзит себе в грудь.
III
Два брата молча прошли двадцать шагов по пустому тротуару Грейс-Инн. Каждый сохранял видимое спокойствие. Кристоферу казалось, что они вновь в Йоркшире. Ему живо представлялось, как Марк стоит на лужайке у Гроби в своем котелке и с зонтиком, а стрелки поспешно бегут по лужайке и вверх по холму на стрельбище. Возможно, в прошлом такого ни разу не было, но именно эта картина стояла перед глазами у Кристофера. Марк же думал о том, что одна из спиц на зонте погнулась. Он размышлял, стоит ли сейчас раскрыть зонт и распрямить ее самостоятельно — а это довольно трудно! — или лучше дойти до клуба так, а там уже попросить швейцара ее выпрямить. Но тогда ему придется милю с лишним шагать по Лондону с погнутой спицей, а это весьма неприятно.
— Я бы на твоем месте не принял от банкира такого подарка, — сказал он.
— А! — воскликнул Кристофер.
Он подумал, что, несмотря на то что мозг его теперь работает лишь наполовину, ему вполне хватило бы сообразительности, чтобы урезонить Марка, но он страшно устал от споров. Он полагал, что попытки рассорить его с лордом Порт Скато — это происки Рагглса, с которым Марк был дружен. Но ему это было неинтересно. Марку сделалось неловко. Он спросил:
— Так что, сегодня утром твой чек не приняли в клубе?
— Да, — подтвердил Кристофер.
Марк ждал от него объяснений. Кристофера приятно удивила скорость, с которой распространилась эта весть, — вот лишнее подтверждение всему тому, что он сказал лорду. Он попытался взглянуть на происходящее со стороны. Казалось, он наблюдает за работой хорошо отлаженного механизма.
А вот Марк забеспокоился не на шутку. Проработав тридцать лет на шумном юге, он совершенно забыл, что есть такая вещь, как молчаливость. Если он в министерстве лаконично обвинял транспортного клерка в нерадении или свою любовницу-француженку — не менее лаконично — в том, что она добавила слишком много специй в баранину или чересчур щедро посолила воду, в которой варила картошку, он обыкновенно слышал либо множество извинений, либо поток оправданий — энергичных, долгих. И потому он привык считать себя единственным на планете человеком, способным кратко формулировать свои мысли.
Внезапно он вспомнил с тревогой — но и не без удовольствия, — что перед ним ведь родной брат. Сам он не знал о Кристофере ничего. Он привык смотреть на младшего брата свысока и издалека и видеть в нем непослушного мальчишку. Не истинного Титженса, а маменькиного сынка — Кристофер был поздним ребенком и потому больше походил на мать, чем на отца. Мать была замечательной женщиной, но родом с юга, а потому мягкой и щедрой. Старшие дети, сталкиваясь с житейскими бедами, часто винили отца в том, что он женился не на местной. Поэтому он ничего и не знал об этом мальчике. Говорили, что он безмерно талантлив, а это совсем не по-титдженовски. Весьма словоохотлив!.. Напрасно, все же он совсем не болтун.
— А как ты поступил с теми деньгами, которые нам оставила мать? — спросил Марк. — Там ведь было порядка двадцати тысяч, так?
Они шагали по узкому переулку между домами, построенными в георгианском стиле. Когда они вышли на небольшую прямоугольную площадь, Титженс остановился и взглянул на брата. Марк тоже застыл на месте, будто специально для того, чтобы не мешать ему себя разглядывать.
