У него в ушах совершенно отчетливо послышались строки:
Голос, который еще никогда
На мои слова не отзывался.
Ему подумалось: «Этого-то Сильвия и хотела! Теперь все ясно!»
Смуглый мужчина что-то сказал ему. Титженс повторил:
— Если вы меня остановите, я сочту это за оскорбление... Я хочу на фронт.
— Ну что ж, воля ваша. В конце концов, каждому свое. Я запишу ваше имя на случай, если вы вернетесь, вы же не против? Желаю вам поскорее разобраться со всем делами и повеселиться на славу перед отправкой на фронт. Говорят, там сейчас настоящий ад. Невообразимый кошмар! Нас постоянно бомбят. Вот почему они хотят всех вас туда пригнать.
На мгновение перед глазами Титженса встал серый фронтовой рассвет; ему почудилось, что он слышит, как бурлит вода в кипящем неподалеку котелке. На него нахлынули воспоминания о фронте, и он начал быстро и живо говорить о госпитале и военном лагере. Он не сдерживал своей ярости, рассказывая, как бесчеловечно обходились с людьми на фронте. Просто возмутительно!
То и дело смуглый мужчина перебивал его словами вроде:
— Не забывайте, что полевой госпиталь — это то место, куда отправляются больные и раненые и где их должны быстро поставить на ноги. Это наша главная задача.
— И как успехи? — спросил Титженс.
— Плохо, — ответил собеседник. — Вот почему мы начали разбираться, в чем дело.
— У вас в девяти милях от Саутгемптона, на северной стороне, за огромным холмом находятся три тысячи человек из Шотландии, Северного Уэльса, Камберленда... Бог весть откуда еще, и все они сходят с ума от тоски по далекому дому... Вы даете им отгул на час в день, в то время, когда уже закрываются пабы, вы обриваете их, чтобы они не приглянулись местным женщинам, которых там и так нет, запрещаете им ходить с тростями! Бог знает почему! Полагаю, чтобы не выкололи себе глаза, если споткнутся. И вот они бродят по узким тропкам, а вокруг — ни куста, ни изгороди, в тени которой можно укрыться от палящего солнца... И, черт побери, если к вам попадают друзья из одного полка, скажем из Сифортской или Аргайл-Сатерлендской пехоты, вы не разрешаете им ночевать в одной палатке, а пихаете их к упитанным выходцам из Кентской или Уэльской армии, от которых разит луком и которые даже не говорят по-английски.
— Это врачебное распоряжение — все для того, чтобы солдаты не болтали по ночам!
— Поэтому-то они и сговариваются не выходить на утреннее построение, — сказал Титженс. — Вот вам и причина беспорядков... И вообще, черт возьми, они ведь славные люди. Замечательные ребята. Почему же вы — а ведь мы живем в христианской стране! — не отпустите их домой, чтобы они немного отдохнули в кругу любимых девушек и друзей, сходили в пабы, пощеголяли своим геройством? Почему, бога ради, вы этого не делаете? Разве мало выпало на их долю страданий?
— Я бы предпочел, чтобы вы не говорили «вы», — сказал смуглый мужчина. — Это не мое решение. Моя личная задумка состояла в том, чтобы организовать во всех полевых госпиталях театры и кинотеатры. Но проклятые медики мне помешали... Из боязни инфекции. И естественно, священники и нонкомформисты...
— Что ж, надо что-то делать, — проговорил Титженс, — иначе вам только и останется, что благодарить Бога за флот. Ибо пехоты у вас не будет. Недавно я был с визитом в полевом госпитале Уилтшира, и три приятеля из Уорика спросили меня, почему они должны сидеть здесь, в то время как бельгийские беженцы насилуют их жен в Бирмингеме. И когда я спросил, кого это возмущает, поднялось порядка пяти десятков солдат. Все из Бирмингема...
— Я возьму это на заметку, — произнес смуглый. — Продолжайте.
И Титженс продолжил, ведь пока он стоял там, он ощущал себя мужчиной, занятым настоящим мужским делом, и его охватило горькое презрение к дуракам, которое и подобает испытывать и выражать настоящему мужчине. Он будто отдавал последний долг перед тем, как снова уйти на фронт.
IV
Марк Титженс, робко поигрывая зонтиком и надвинув на уши котелок, шел по площади рядом с плачущей девушкой.
— Прошу, не будьте с Кристофером слишком суровы из-за его милитаристских взглядов... — сказал Марк. — Не забывайте, завтра он вновь уходит на фронт, а он ведь один из лучших людей современности...
Она быстро посмотрела на него, а потом отвела взгляд. На щеках ее блеснули слезы.
— Один из лучших людей современности, — повторил Марк. — Человек, который в жизни ни разу не солгал, не совершил ни одного бесчестного поступка. Отпустите его без скандалов, вы же славная девушка. Вы просто обязаны, понимаете.
Валентайн, не глядя на него, воскликнула:
— Да я жизнь за него отдам!
— Знаю, — сказал Марк. — Я с первого взгляда могу отличить хорошую девушку от плохой. Но подумайте вот о чем! Ведь он, вероятно, считает, что... отдает свою жизнь за вас. И за меня тоже, конечно!.. Совсем другой взгляд на мир. — Он схватил девушку за руку — неуклюже, но цепко. Предплечье под рукавом голубого плаща оказалось на удивление щуплым.
«Боже правый! — подумал Марк. — Любит же Кристофер худышек! Его привлекают спортивные фигуры. Она ведь стройна, как...» Он не смог подобрать подходящее сравнение, чтобы подчеркнуть стройность мисс Уонноп, но его переполнило теплое чувство удовлетворения от того, что он достиг близости с этой девушкой и своим братом.
— Вы ведь не уйдете? — спросил он. — Не сказав ему ни одного доброго слова. Задумайтесь! Ведь его могут убить... Кстати. Может статься, он не убил ни одного немца. Он ведь служил связистом. А потом отвечал за продовольственный склад. Все придумывал, как сделать так, чтобы солдаты питались еще скуднее. Ведь тогда гражданским больше достанется. Вы ведь не возражаете против того, чтобы у мирного населения было больше мяса? Стало быть, он совсем не убийца...
Он почувствовал, как она прижала его руку к своему теплому боку.
— Что же он теперь будет делать? — спросила она. Голос у нее дрожал.
— Так я здесь как раз для этого, — уверил ее Марк. — Пришел повидаться со стариной Хогартом. Знаете Хогарта? Старого генерала Хогарта? Думаю, я смогу выпросить у него для Кристофера работу, связанную с транспортом. Безопасную работу. Самую что ни на есть безопасную! Без этого героизма, будь он проклят. Без убийств немцев, будь они прокляты... Если вы любите немцев, очень извиняюсь.
Она убрала руку от его руки и посмотрела ему в глаза.
— О! — воскликнула она. — Вы ведь тоже не хотите, чтобы он добивался военной славы, пропади она пропадом? — Кровь вновь прилила к ее лицу, она взглянула на Марка широко распахнутыми глазами.
— Нет! — воскликнул он. — С какой, черт побери, стати?!
«У нее огромные глаза, изящная шея, красивые плечи и грудь, стройные бедра, маленькие руки. И ноги совсем не кривые, аккуратные лодыжки. Женственная походка. Ступни не слишком длинные! Ровно такие, как надо! Очень симпатичная девушка!» — подумал он. И продолжил вслух:
