– Это и еще девять тысяч денариев – твои, если укажешь, что у меня не более тысяч югеров земли, – быстро проговорил он.
Лицо Тиберия передернулось.
– Я дал бы тебе пощечину, если бы не было противно к тебе прикасаться. Ты просто глуп, раз не понимаешь, какие побуждения заставляют меня добиваться передела земли.
Рупилий отдернул руку с кольцом и сжал ладонь в кулак. Его маленькие глаза налились кровью.
– Меня не интересуют твои побуждения, – зашипел он, – они не стоят битой посуды. Но моей земли вам не получить. Берегись, трибун!
Повернувшись, он пошел к коню, вскочил в седло и поскакал к вилле.
Вечером, когда угодья Рупилия были обмерены, Авл разжег костер, чтобы отогнать налетевшую с реки мошкару. Ксен растянулся в палатке и спал. Ночью ему предстояло дежурить.
В косых лучах вечернего солнца светились особенным зеленым светом верхушки придорожных ильмов. С реки полз туман.
На дороге мелькнул темный силуэт всадника.
– Это Рупилий, – сказал Авл. – Скачет в Рим.
– Пусть себе скачет, – равнодушно промолвил Аппий Клавдий.
– У Назики еще один друг. У нас еще один враг, – сказал Тиберий.
Какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось у него в груди.
Происки
С наступлением зимних дождей комиссия отложила свою работу. Январские календы Тиберий встретил в Риме.
Поздравить его с Новым годом пришло много незнакомых людей. Это были плебеи из различных частей Италии.
– Мы знаем о происках твоих недругов, – сказал пожилой колон из Кампании, – и просим тебя, Тиберий, друг плебеев: остерегайся коварства богачей!
Старик был прав. Враги действовали. Они стали распространять тревожные слухи. На Форуме клиенты Назики рассказывали: в окрестностях Капуи с неба падают огненные камни на участки плебеев, выделенные из излишков общественного поля; в Веях у крестьянина, наделенного землей, родился теленок о девяти ногах. Из Самниума прибыл в Рим человек; в нем признали Серапиона, вольноотпущенника Рупилия; он сообщил, что молния разбила межевые столбы, расставленные аграрной комиссией.
Богачи, встречаясь друг с другом, злобно шептали: «Сами боги против нечестивых!»
В ночь на февральские ноны в дом Тиберия прибежал взволнованный брат Авла.
– Умирает! – кричал он. – Умирает!..
– Что такое? – спросил Тиберий, еще не очнувшийся от сна. – Кто умирает?
– Авл… Вчера вечером он поел рыбу. Ее приготовил повар-сириец, нанятый на один день… У Авла начались корчи…
– А повара допросили?
– Он исчез в тот же вечер.
– Идем! – решительно сказал Тиберий и выбежал из спальни, оставив испуганную Клавдию и Марка.
Домик Меммия был на другом конце города, у Виминальских ворот. Пока Тиберий и его спутник дошли до места, поминутно останавливаемые городской стражей, уже рассвело. У дома Авла теснились плебеи в черных и коричневых тогах. У входной двери Тиберий увидел ветки кипариса – вестника смерти.
– Умер! – прошептал Тиберий. – Отравили…
Авла хоронили в то же день. У дома народного трибуна собралась огромная толпа.
Смертное ложе, задрапированное черной материей, несли Тиберий и братья покойного. Авл Меммий лежал в своей будничной тоге. Лицо его, обезображенное пятнами, было скрыто маской. Горели факелы, хотя солнце светило не по-зимнему ярко. Наемные плакальщицы пели погребальные песни и раздирали свои лица ногтями.
Придя домой, Тиберий бросился к Марку, смотревшему на отца расширенными от удивления глазками, и, обняв его, покрыл лицо мальчика поцелуями. Потом, схватив его за руку, повел к двери.
На Форуме, у ростр, толпились взволнованные плебеи. Появление Тиберия с сыном было встречено сочувственным молчанием: все знали, как близок был Меммий к Гракху, и понимали, какой удар для него убийство Авла.
Тиберий поднялся на ростры. Дрожащим от волнения голосом он начал:
– Наши прадеды добились от патрициев установления должности народных трибунов – своих защитников. Личность народных трибунов была объявлена священной и неприкосновенной. Двери их домов всегда раскрыты, чтобы дать приют любому плебею. Слово народного трибуна может спасти от казни… Трибун Меммий отравлен врагами. Народ должен защитить своих трибунов. В минуту опасности я обращаюсь к вам и прошу защиты!
Тиберий поднял Марка.
– Враги готовы расправиться не только со мной. Они не остановятся перед убийством наших детей!..
На глазах Тиберия показались слезы. Его волнение передалось толпе. Раздались крики:
– Мы не дадим тебя в обиду! Смерть отравителям!
Тиберий возвращался домой в окружении плебеев. У дверей его дома встала добровольная охрана.
На следующий день на заседании сената Назика сказал, что Тиберий еще не надел корону, но уже окружил себя охраной, подобающей лишь царю.
Под Нуманцией
Публий стоял у лагерных ворот, вглядываясь в низину, тянущуюся до самых гор. Там были земли лутиев, отказавших ему в помощи. Все попытки воздействовать на этих варваров уговорами или угрозами не дали результата, и консул пошел на крайний шаг: отправил против них конный отряд Югурты.
Югурта оказался для Публия настоящей находкой. Миципса, приславший племянника во главе пяти сотен всадников, явно рассчитывал, что честолюбивый юноша сломит здесь голову. Но судьба хранила Югурту в таких обстоятельствах, в которых всякий другой не мог не погибнуть. Точно таким же образом судьба спасла в свое время жизнь его деду Масиниссе, без которого Сципиону не удалось бы одолеть Ганнибала. И удивительнее всего, что этот юнец проявлял такое рвение в выполнении заданий Публия.
«Что это? – думал консул. – Прирожденная отвага или безрассудство юности? Ведь и я восемнадцать лет назад как раз в этих местах очертя голову вступил в единоборство с варварами. А может быть, расчет? Ведь короны Масиниссы ему без моей помощи не добиться…»
Вдали возник столб пыли. По быстроте, с которой он приближался, было видно, что это нумидийцы; вот и Югурта на своем черном коне.
Конь крутил головой. Белые хлопья пены ложились на гриву и исчезали под взглядом Гелиоса.
Остальные головорезы, подскакав, швыряли на землю холщовые мешки, откуда вываливались десятки, нет, сотни отрубленных рук.
Публий перевел взгляд на Югурту. Его глаза светились преданностью. Ведь этого задания не выполнил бы никто из воинов консула. А если бы и нашлись охотники, Публий никогда бы не решился воспользоваться их услугами в деле, которое наверняка встретит осуждение сената. Теперь он может заявить, что ничего не приказывал, это все инициатива дикарей.
– Пойдем, Югурта, – мягко сказал консул. – Я должен поговорить с тобой наедине.
