Евн вскинул руки к небу и закричал:
– Дети мои! Подземные боги зовут нас к себе. У нас нет больше сил защищаться. Позор тому, кто отдаст себя на пытки римлянам. Мы сами добыли себе свободу. Умрем, как подобает свободным.
– Умрем, но не сдадимся живыми, – закричали все и стали колоть и рубить друг друга мечами.
Евн укрепил меч и упал на него, но неудачно. Острие скользнуло вдоль ребер. От удара Евн потерял сознание.
Когда римляне во главе с Рупилием пришли к пещере, они увидели сотни трупов в лужах крови. Истощенные лица убитых хранили выражение неукротимой силы. Даже мертвые, они внушали страх.
Слабый стон привлек внимание Рупилия. Стонал пришедший в себя Евн. Римляне подобрали раненого.
Это был единственный пленник из всех защитников Энны.
Два солнца
Публий, ненароком подняв голову, оторопел. На небе сияли два солнца.
– Друзья! – вскрикнул он. – Да оторвитесь же от фиалов. Поднимите головы к Гелиосу!
Манилий, отложив куриную ножку, вскинул глаза.
– Ну и чудеса! Два Гелиоса! – протянул он. – Надо позвать гаруспика. Записи подобных чудес имеются в «Анналах», но, насколько мне известно, там нет им объяснений. Надо бы астронома, да где его найдешь!
– Да, – согласился Публий. – Смерть Сульпиция Гала – невосполнимая потеря. Уже в ранней юности я почитал этого человека. Он сопровождал отца в Македонии и однажды здорово помог ему. Помню, стояла ясная, лунная ночь. И вдруг, ни с того ни с сего, полная луна почти мгновенно затмилась. А на небе при этом ни облачка! Войско охватил суеверный страх. Послышались со всех сторон вопли… И тогда вперед вышел Гал – он был нашим легатом – и спокойно объяснил всем, что это не дурное знамение, посланное богами, а явление, вызванное положением Солнца, свет которого не может достичь Луны. Воины успокоились и разошлись в шатры. Фаланга Персея наутро была разбита. Впрочем, зачем я это говорю? Ведь наш друг Полибий все это уже описал, рассказав попутно, как Перикл успокоил сограждан во время затмения солнца.
– Я тоже относился к Сульпицию с величайшим почтением, – сказал Полибий, – особенно после того, как имел возможность убедиться, что Сульпиций, обладая истинным знанием о том, что делается на небе, не хуже разбирался и в земных делах. Ведь он предвидел, что римский народ расколется на два лагеря.
– Может быть, поэтому на небе два солнца? – вставил Лелий. – Одно светит нам, заботящимся о благе республики, другое – смутьянам, замышляющим по примеру Тиберия Гракха переделы земель и расширение римского гражданства за счет союзников. Так что, юноши, – повернулся он к молодежи, занимавшей край стола, – говорю я вам: не верьте во второе солнце! Это обман зрения.
– Мы и не верим в него, отец, – отозвался юношеский голос. – Тем более что на небе уже одно солнце.
Все вскинули головы.
– Действительно, одно! – удивился Лелий. – Вот так бы испарились, как призрак, все, кто делают граждан врагами и толкают республику в пропасть. Старик Катон видел зло в эллинах. Но ведь Блоссий, воспитавший Гракха, – италиец, Фульвий Флакк – чистокровный римлянин, а Аппий Клавдий – из древнейшего римского рода.
– Что же ты предлагаешь, Лелий? – спросил Муммий. – Как спасти республику?
– Я полагаю, что Римом должны управлять не сенат и народ, а философы, сдерживающие страсти и направляющие их по безопасному пути. Мы же все знаем Платона, а воспользоваться его советами никто не захотел.
– А я бы, – возразил Муммий, – посоветовал придерживаться учения Полибия о сотрудничестве магистратов, сената и народа.
– Я не хочу отнимать заслуг у Аристотеля, – запротестовал Полибий. – Эту теорию он изложил в своем «Государстве». Я лишь применил ее к Риму.
– И сделал это блестяще! – перебил Публий. – Но вспомним, что наш друг говорил в своем изложении теории Аристотеля о преимуществах нашего государственного устройства. Ты, Полибий, пытался предостеречь нас от дурных примеров спартанских царей-реформаторов. Но у нас уже был Агис, а теперь очередь за Клеоменом.
Наступило молчание, прерываемое лишь сопением почтенного Манилия. Он заснул, не дождавшись конца спора.
– Точнее не скажешь! – раздался тот же юношеский голос. – Гай Гракх действительно ярче и красноречивее своего покойного брата.
– И опаснее, – добавил Муммий. – Вчера я видел его прогуливающимся с главой публиканов Филоником. Ты, Публий, не сумел заинтересовать всадников. Им мало откупов Африки.
– Когда я воевал в Африке… – пробормотал проснувшийся Манилий.
Раздался хохот. Не смеялся один Публий. Лицо его было серьезным. Вспоминал ли он о Филонике, дружбой с которым его так часто корили раньше, а теперь упрекают в том, что не смог подкупить его своими посулами? Или, может быть, в его памяти встала безобразная сцена на Форуме, когда ему кричали: «Фаларис! Мясник! Тебя ждут в Аиде безрукие лутийцы!»
Беглец
В огромном пустом доме было тихо. Огней не зажигали с вечера. Только в таблине виднелся свет. На круглом столике горела свеча. Оплывавший огарок бросал тусклый свет на окружающие предметы, и от них падали черные тени. Свеча иногда начинала шипеть и потрескивать. Пламя длинным ярким язычком вырывалось вверх, словно напуганное чем-то.
У столика неподвижно сидел Сципион. Его правая рука с короткими толстыми пальцами, поросшими пучками волос, лежала на пергаменном свитке. Прославленный полководец постарел. Его еще красивое лицо при тусклом свете напоминало трагическую маску царя Эдипа. Невеселые думы не давали уснуть победителю Карфагена и Нуманции. Вся его жизнь проходила перед ним. В памяти всплыла сумасшедшая старуха в разрушенном Карфагене. Что она кричала? Лутийцы с окровавленными обрубками рук… Все лучшие годы отданы войне. Он гнался за славой в Ливии, бился за нее в горах Иберии. Он сокрушил главных врагов Рима, а теперь его собственная душа опустошена, как Карфаген. Занятый походами и войнами, он разучился понимать то, что происходит у него на родине. Давно ли его встречал Форум приветственными криками и рукоплесканиями? Сегодня квириты проводили его шиканьем и руганью, едва не стащили с ростр. Он, Сципион, обращавший в бегство врагов Рима, сам должен был спасаться бегством от римского народа. А все потому, что непочтительно отозвался о Гракхе. Что сделал этот Гракх, чем он заслужил любовь и преклонение толпы? Он ведь не одержал ни одной победы. Его действия под Нуманцией могли бы окончиться для него плачевно, если бы не его, Сципиона, помощь. Гракх предложил аграрный закон. Но разве остановишь катящуюся с горы колесницу, подставив под нее свою ногу? Разве можно задержать разорение крестьян, если Италия и провинции заполнены дешевыми рабами? Тиберий этого не понимал. Он смущал народ несбыточными надеждами. Он восстанавливал его против сената. Назика со своей сворой убил Гракха. Сципион – истинный патриций. Он не любит, не выносит Назики и его прихвостней. Но ведь Гракх достоин осуждения! И Сципион осудил его с ростр. За это Рим оплевал своего полководца. А Гракх после смерти стал сильнее во сто раз. Плебеи приносят жертвы перед его могилой, они клянутся его именем.
