Жанна, вся в слезах, опустилась на колени и начала молиться. О ком? О себе самой? О нет, — о короле французском. Нежно и ясно звучал ее голос, и все сердца трепетали. Она ни разу не подумала о предательстве короля, не подумала о том, что он ее покинул, не вспомнила, что только из-за его неблагодарности она осуждена на жестокую смерть. Она лишь помнила, что он — ее король, что она — его любящая подданная и что враги запятнали его честь ложными доносами и обвинениями, не дав ему возможности явиться для защиты. И вот, стоя на пороге смерти, она забыла о всех своих горестях и умоляла присутствующих отнестись к королю справедливо и поверить, что он добр, благороден и чистосердечен, что он никоим образом не повинен в ее поступках, что он ничего не предуказывал и не поощрял, и вполне свободен от ответственности за ее деяния. В заключение она в смиренных и трогательных выражениях просила всех молиться за нее и простить ей — просила об этом и друзей, и врагов, и тех, которые смотрят на нее без неприязни и жалеют ее в глубине своего сердца.
Едва ли хоть один из очевидцев не был растроган… даже англичане, даже судьи были заметно потрясены. И многие уста трепетали, многие глаза затуманились слезами. Кардинал Винчестер — и тот не выдержал; он обладал государственным сердцем из камня; но человеческое его сердце было телесно.
Светский судья, которому было поручено вынести приговор и определить наказание, был столь взволнован, что забыл свою обязанность, и Жанна умерла, не получив приговора. Таким образом дело, начавшееся беззаконием, кончилось так же беззаконно. Он только сказал, обращаясь к страже:
— Ведите ее.
А палачу он сказал:
— Исполняй свою обязанность.
Жанна попросила дать ей крест. Под рукой не оказалось. Но один из английских солдат, повинуясь влечению доброго сердца, сломал палку, сложил куски крестообразно и, связав их, подал Жанне это подобие креста; она взяла крест, поцеловала его и прижала к груди. Потом Изамбар де ла Пьер, отправившись в находившуюся по соседству церковь, принес ей крест освященный; она поцеловала и этот крест, и с восторгом прижала его к груди, и снова принялась целовать его и обливать слезами, славословя Господа и святых.
Не переставая плакать и прижимать крест к губам, она взобралась по жестким ступеням к позорному столбу. Брат Изамбар сопровождал ее. Потом ей помогли взойти на кучу дров, окружавшую нижнюю часть столба; она стала спиной к столбу, а люди смотрели на нее, затаив дыхание. Палач тоже поднялся наверх и обмотал цепями ее стройное тело, привязав ее таким образом к позорному столбу. Потом он сошел вниз, чтобы кончить свое страшное дело. Она осталась там одна; она, у которой было столько друзей в дни ее свободы и которую все так любили.
Все, что описано до сих пор, я видел — хоть смутно, сквозь слезы. Но тут не хватило моих сил. Я оставался на своем месте, но то, что я вам расскажу, я узнал впоследствии от других очевидцев. Я продолжал сидеть, и какие-то скорбные звуки слышались мне и терзали мое сердце. Но вот что я могу вам сказать: последним образом, запечатлевшимся в моей памяти в этот пагубный час, был лик Жанны д'Арк, по-прежнему сиявший юной красотой; и этот образ, не тронутый разрушительным временем, вечно живет перед моими глазами. Теперь буду продолжать рассказ.
Ошибался тот, кто думал, что в этот торжественный час, когда все преступники каются и открывают свои сокровенные мысли, Жанна д'Арк опровергнет свои слова и признает злом свои великие деяния, и укажет на Сатану как на своего вдохновителя. Ее непорочному уму были чужды подобные мысли. Не о себе, не о своих горестях она думала, но о других людях и о тех бедствиях, которые падут на их голову. И, окинув скорбным взглядом красивую панораму города с его башнями и колокольнями, она сказала:
— О Руан, Руан, неужели я здесь должна умереть, и ты будешь моей могилой? Ах, Руан, Руан, сильно боюсь я, что тебе придется пострадать за мою смерть!
Облако дыма на мгновение окутало ее лицо, и мимолетный ужас охватил ее, и она вскричала: «Воды! Дайте мне святой воды!» Но страх ее тотчас рассеялся и больше не терзал ее.
Она услышала треск горящих поленьев, и забота о спасении ближнего, стоявшего на опасном месте, вытеснила остальные мысли. То был брат Изамбар. Она передала ему крест и просила поднять его кверху и держать перед ее глазами, чтобы она могла черпать надежду и утешение, пока не войдет в царство вечного мира. Она заставила его отстраниться от огня. После того она успокоилась и сказала:
— Теперь держите распятие перед моими глазами, до самого конца.
Но Кошон, этот человек, не знавший стыда, постарался отравить ее предсмертные минуты. Он подошел к ней — черная, преступная душа! — и крикнул:
— В последний раз предлагаю тебе, Жанна, — покайся и заслужи прощение Господа!
— Из-за тебя я умираю, — ответила она, и это были последние ее слова, обращенные к жителю земли.
Черный дым, из которого вырывались красные огненные языки, окутал ее густым облаком и скрыл из глаз. И из середины этого мрака доносилась ее звучная, красноречивая молитва; а когда ветер на мгновение слегка рассеивал тучу дыма, то можно было смутно разглядеть обращенное к небу лицо и шевелящиеся уста. Наконец прорвалась кверху благодетельная волна огненной стихии, и никто больше не видел этого лица, этого стройного тела. И голос смолк.
Да, она ушла от нас, — Жанна д'Арк! Как немного слов нужно, чтобы поведать нам, что наш роскошный мир опустел, обнищал!
Заключение
Жак, брат Жанны, умер во время великого руанского суда. Сбылось все, предреченное Жанной на лугу, в тот день, когда она сказала, что мы, остальные, пойдем на войну.
Ее бедный старый отец не мог пережить известия о ее мученической кончине — сердце его не выдержало.
Матери Жанны была назначена пенсия от города Орлеана, и она прожила еще долго, пользуясь этим пособием. Через двадцать четыре года после смерти своей знаменитой дочери она совершила путешествие в Париж зимой и присутствовала на открытии совещания в соборе Парижской Богоматери — то был первый шаг к Восстановлению. Париж был переполнен народом, собравшимся со всех концов Франции; и они спешили взглянуть на почтенную старушку, и нельзя было не умилиться, созерцая, с каким благоговением растроганная толпа расступается перед ней, идущей в собор, где ее ожидали великие почести.
Коснусь теперь Суда Восстановления. Жанна венчала короля в Реймсе. Вместо награды он предоставил врагам затравить ее насмерть, а сам не сделал ни единой попытки спасти ее. В продолжение следующих двадцати трех лет он был равнодушен к ее памяти; равнодушен к клейму осуждения, которым попы запятнали ее доброе имя, мстя за все, что она сделала для спасения его самого и его державы; равнодушен к тому, что Франция устыдилась своего позора и начала мечтать о восстановлении доброй славы Освободительницы. Все это время он был равнодушен. Потом он вдруг переменил образ мыслей и начал сам требовать, чтобы бедной Жанне была оказана справедливость. Почему это? Почувствовал ли он наконец благодарность? Или угрызения совести подступили к его жестокому сердцу? Нет, он исходил из более ценных соображений — ценных в глазах таких людей, как он. Дело в том, что к этому времени, когда англичане были окончательно вытеснены из Франции, они начали поговаривать, что король получил свою корону благодаря женщине, которую церковный суд признал сообщницей Сатаны и сжег на костре как колдунью; а потому, можно ли считать его настоящим, правомочным королем? Конечно, нет. Никакой народ не позволил бы такому королю оставаться на престоле.
