Имя Жанны было введено в церковные молитвы — почет, до сих пор принадлежавший только королевскому дому. Но на ее долю выпала и другая почесть, хотя и скромная, но более близкая ее сердцу и более достойная гордости: простой народ выбил в ее честь свинцовые медали с ее изображением и гербом и носил их, как священный талисман. Эти медали можно было видеть повсюду.
Из архиепископского дворца, против которого мы остановились, и где должны были жить король и Жанна, послали в церковь аббатства Сен-Реми (св. Ремигия), расположенного недалеко от ворот, через которые мы вошли в город; надо было принести оттуда святую ампулу, т. е. сосуд со священным миром. Это миро было не из земного масла: оно было приготовлено на небе, как и самый сосуд. Сосуд с заключенным в нем миром был принесен с неба голубем. Он был прислан святому Ремигию, когда тот собирался крестить короля Хлодвига, пожелавшего принять христианство. Я знаю, что это — правда. Я еще давно знал об этом по рассказам отца Фронта, в Домреми. Я не в состоянии описать вам, какое неизведанное, боязливое чувство охватило меня, когда я смотрел на этот сосуд и знал, что я собственными глазами вижу вещь, действительно побывавшую на небе; вещь, которую, быть может, созерцали ангелы и, конечно, Сам Господь, ибо Он послал ее. И я видел эту вещь… Я! Я мог бы даже прикоснуться к ней. Но я боялся: ибо я не мог быть уверенным, что Господь не прикасался к сосуду. По всей вероятности, Он к ней прикоснулся.
Из этого сосуда Хлодвиг был помазан на царство; и с тех пор все короли Франции принимали от него миропомазание. Да — со времен самого Хлодвига; а этому уж будет девятьсот лет. Итак, я уже сказал, что послали за сосудом со священным миром. Мы остались ждать. Я верил, что без этого сосуда коронация не была бы коронацией.
Но чтобы получить сосуд, надо было совершить унаследованный от глубокой старины обряд: в противном случае аббат Сен-Реми, преемственный и бессменный хранитель святого мира, не отдал бы его. И вот, исполняя обычай, король отрядил пятерых знатных дворян: они должны были, надев великолепные доспехи и украсив коней своих богатой упряжью, поехать в церковь аббатства, в качестве почетной свиты архиепископа реймского и его каноников, которым предстояло спросить от имени короля священный сосуд. Пятеро знатных рыцарей снарядились в путь; но прежде чем отправиться, они стали рядом на колени и, молитвенно сложив руки, поклялись своею жизнью, что они в полной сохранности привезут священный сосуд и что после помазания короля на царство они в сохранности вернут святыню в церковь Сен-Реми. Архиепископ и его подчиненные отправились к аббатству, сопровождаемые этой рыцарской свитой. Архиепископ был в торжественном облачении, в митре и с крестом в руке. У входа в церковь они остановились и приготовились принять святой сосуд. Вскоре раздались тихие звуки органа и хорового пения. В сумраке церкви показалась длинная вереница зажженных свечей. Появился аббат в священных ризах, неся фиал; за ним шли его прислужники. Он вручил сосуд архиепископу, соблюдая различные церемонии; затем началось обратное шествие. Впечатление было величественное, ибо все время они подвигались среди мужчин и женщин, которые лежали ниц по обе стороны дороги и молчаливо молились, страшась присутствия грозной святыни, побывавшей на небе.
Высокоторжественное посольство прибыло к большим западным вратам собора; и при входе архиепископа благоуханный дым фимиама разнесся под сводами огромной церкви. Храм был битком набит — народу было несколько тысяч. Только вдоль всей середины был оставлен широкий проход. Архиепископ и его каноники шествовали среди расступившегося народа, а за ними следовало пятеро рыцарей в роскошных доспехах, держа свои феодальные знамена, и — все на конях!
Ах, это было величавое зрелище! Всадники, едущие под огромными сводами храма, где длинные лучи света, проходя сквозь расписные окна, создают богатую игру красок… о, где еще можно увидеть картину столь торжественную! Они подъехали к самому клиросу — на четыреста футов от двери, как мне говорили. Тут архиепископ отпустил их, и они ответили глубоким поклоном, так что перья их султанов прикоснулись к шеям лошадей; затем они заставили своих гордых, гарцующих и нетерпеливых животных пятиться к выходу — это вышло картинно и грациозно; у самых дверей они подняли коней на дыбы, повернули их, пришпорили и — умчались.
На несколько минут воцарилась тишина — молчаливое ожидание; такое глубокое водворилось безмолвие, что, казалось, все эти тысячи людей вдруг погрузились в непробудный сон… ухо могло уловить малейшие звуки вроде сонного жужжания мух. Затем сразу хлынула могучая волна созвучий: четыреста серебряных труб слились в богатую мелодию. И вот под стрельчатым сводом высоких западных дверей показались Жанна и король. Медленно подвигались они среди бури приветствий. Взрывы ликующих возгласов смешивались с густым ревом органа и с перекатными волнами торжественного песнопения, доносившегося с хор. Сзади Жанны и короля шествовал Паладин, развернув знамя; он был великолепен: держался надменно и молодцевато, ибо он знал, что народ глядит на него и подмечает пышное парадное облачение, надетое поверх его лат. Рядом с ним шел сир д'Альбре, наместник коннетабля Франции, и нес государственный меч. Вслед за ними шли по порядку старшинства одетые с королевской роскошью представители светских пэров Франции; тут были: три принца крови, ла Тремуйль и молодые братья де Лаваль. Затем следовали представители духовных пэров: архиепископ реймский, епископы лионский, шалонский, орлеанский и еще один. Дальше шествовал великий штаб военачальников: тут были все наши знаменитые генералы, и каждому хотелось на них взглянуть. Среди оглушительного шума можно было все-таки расслышать возгласы, по которым легко было бы найти двоих из полководцев: «Да здравствует Бастард Орлеанский! Сатане Ла Гиру вечная слава!»
Торжественная процессия дошла до назначенного места, и начались таинства коронования. Долги были они и внушительны: молитвы, фимиамы, проповеди — словом, не забыли ни о чем, что приличествовало случаю; и Жанна все время стояла рядом с королем, держа свое знамя. Наконец наступила торжественная минута — король прочитал присягу и принял помазание святым миром; подошел пышно одетый сановник, сопровождаемый пажами и служителями; он нес на подушке корону Франции и, преклонив колена, предложил ее королю. Карл, по-видимому, колебался… да, в том не было сомнения: он протянул руку и остановился — пальцы его, готовые взять корону, застыли в воздухе. Но это продолжалось только одно мгновенье, хотя и одно мгновенье кое-что значит, когда из-за него останавливаются сердца двадцати тысяч людей и замирает их дыхание. Да — только одно мгновение, а затем он встретил взгляд Жанны и увидел в ее глазах всю радость ее великой, благодарной души; и он улыбнулся ей, и взял корону Франции, и движением, полным изящества и королевского величия, поднял ее и возложил себе на голову.
Как вдруг все загудело! Крики ликования и заздравные возгласы, хоровые гимны и гул органа!.. А за пределами храма — колокольный звон и грохот пушек!
Исполнилась фантастическая мечта девочки-крестьянки — невероятная мечта, несбыточная: свергнуто английское владычество, и коронован наследник Франции. Жанна словно преобразилась: божественной радостью светилось ее лицо, когда она пала на колени у ног короля и смотрела на него сквозь слезы. Губы ее дрожали, и нежной, тихой, прерывистой речью зазвучали ее слова:
