Привели пленницу. Она была так же бледна, как и раньше, но нисколько не изменилась к худшему со вчерашнего дня. Не странно ли? Вчера она просидела пять часов на этой жесткой скамье, положив цепи к себе на колени; ее травила, язвила, преследовала вся эта нечестивая шайка, и она ни разу не имела возможности хоть смочить водой пересохшие губы, никто не заботился о ней; а вы уже достаточно узнали ее по моему рассказу, чтобы предугадать (надо ли добавлять это?), что она не стала бы просить милости у этих людей. И ночь она провела в своей холодной клетке, и цепи по-прежнему тяготили ее. А между тем, повторяю, явилась она во всеоружии спокойствия и бодрости, готовая возобновить сражение; мало того — из всех присутствовавших только она, видимо, не была утомлена вчерашними треволнениями. А ее глаза… о, если б вы увидели ее глаза, сердце ваше надорвалось бы. Видели вы когда-нибудь тот глубокий затуманенный огонь, ту величественную оскорбленную гордость, ту непобежденную и непобедимую отвагу, которая таится и горит в глазах запертого в клетку орла, и вы смиряетесь и робеете под гнетом этого немого упрека? Таковы были и ее глаза. Как они были глубоки и как удивительны! Да — всегда и при всех обстоятельствах они могли выразить, как отчеканенным словом, любой оттенок многочисленной смены ее настроений. В них были скрыты и потоки отрадного солнечного света, и нежный, спокойный вечерний полусумрак, и грозные, неистовые молнии. Не было в этом мире глаз, подобных ее глазам. Таково мое мнение, и со мной согласился бы всякий, кто имел счастье видеть эти глаза.
Заседание началось. И как бы вы думали, с чего оно началось? Точь-в-точь как вчера: с того же назойливого вопроса, который вызвал накануне столько пререканий и, казалось, с которым было покончено раз навсегда. Епископ открыл заседание следующими словами:
— Ты должна теперь принести искреннюю и безыскусственную присягу в том, что ты будешь правдиво отвечать на все предлагаемые тебе вопросы.
Жанна возразила невозмутимо:
— Я уже присягнула вчера, господин мой; удовлетворитесь этим.
Епископ продолжал настаивать; раздражение его заметно возрастало. Но Жанна лишь качала головой и молчала. Наконец она произнесла:
— Я уже присягнула вчера; этого достаточно. — Затем она добавила, глубоко вздохнув: — Поистине, вы налагаете на меня непосильное бремя.
Епископ по-прежнему настаивал, по-прежнему приказывал, но ничего не мог с ней поделать. В конце концов он отказался от дальнейших попыток и поручил производство допроса старому мастеру по части ловушек, хитросплетений и лицемерия — Бопэру, доктору богословия. Обратите внимание на внешнюю форму первого заявления этого крючкотворца — его слова были кинуты так непринужденно, так простодушно, что всякий неосторожный человек забыл бы об опасности:
— Ну, Жанна, дело наше совсем несложно: старайся только отвечать без запинки, искренно и правильно на те вопросы, которые я тебе буду предлагать; ведь ты обещала это своей присягой.
Затея его не удалась. Жанна бодрствовала. Она фазу заметила подкоп.
— Нет, — сказала она. — Вы, может быть, спросите меня о таких вещах, о которых я не пожелаю и не буду говорить.
Затем, подумав о том, как святотатственна и как несвойственна их сану попытка этих служителей Бога проникнуть в дела Вседержителя, охраненные грозной печатью Его тайны, она добавила с оттенком предостережения в голосе:
— Если б вы лучше знали меня, то вы не решились бы иметь дело со мной. Я не поступала иначе, как по Откровению.
Бопэр переменил атаку и повел наступление с другой стороны. Он хотел, видите ли, подкрасться к ней под прикрытием невинных и малозначащих вопросов.
— Обучилась ли ты дома какому-нибудь ремеслу?
— Да, я умею шить и прясть.
И тут непобедимая воительница, победоносная героиня Патэ, покорительница льва-Тальбота, освободительница Орлеана, спасительница королевской короны, верховная начальница войск целого народа — гордо выпрямилась и, слегка встряхнув кудрями, произнесла с наивным самодовольством:
— Если уж пойдет на то дело, я готова состязаться со всеми руанскими женщинами.
Толпа зрителей разразилась рукоплесканиями — это было приятно Жанне; и можно было заметить дружелюбную и ласковую улыбку на многих лицах. Но Кошон гневно обрушился на толпу, требуя соблюдения тишины и благопристойности.
Бопэр продолжал допрос. Он спросил:
— Занималась ли ты дома еще чем-нибудь?
— Да. Я помогала матери по хозяйству и пасла в поле овец и коров.
Голос ее слегка дрожал, но едва ли многие могли это заметить. Но на меня вдруг повеяло очарованием детских лет, и мои глаза затуманились слезами: некоторое время я не мог видеть того, что писал.
Бопэр, выдвигая различные вопросы, осторожно подбирался к запретной области и наконец повторил один вопрос, на который она незадолго перед тем отказалась ответить: приобщалась ли она тогда в иные праздники, кроме Пасхи? Она сказала кратко:
— Passez outre.
Это можно перевести так: «Переходите к тому, на чем вам позволено останавливаться».
Я слышал, как один из членов суда сказал своему соседу:
— Свидетели, по большей части, — народ придурковатый; их легко сбить с толку и запугать. Но это дитя, поистине, невозможно ни устрашить, ни застать врасплох.
Вот собрание насторожилось и начало прислушиваться с жадным вниманием: Бопэр коснулся вопроса о Голосах Жанны — животрепещущего вопроса, который всех занимал и волновал. Его цель была — завлечь Жанну в область необдуманных слов, в которых можно было бы найти намек, что Голоса иногда давали ей злые советы, — и, следовательно, что они исходили от Сатаны. Сношения с нечистой силой… да за это Жанну фазу отправили бы на костер, и долгожданная конечная цель суда была бы достигнута быстро.
— Когда ты впервые услышала те Голоса?
— Тринадцати лет я услышала в первый раз Голос, ниспосланный от Бога: то был совет, как мне вести праведную жизнь. Я испугалась. Произошло это в полдень, летом, в саду моего отца.
— Ты тогда постилась?
— Да.
— Накануне этого дня?
— Нет.
— С какой стороны послышался Голос?
— Справа — со стороны церкви.
— Сопровождался ли он ярким светом?
— О да. Свет был ослепителен. С тех пор, как я приехала во Францию, я часто слышала Голоса.
— Как звучал голос?
— То был благородный Голос, и я думала, что он послан мне от Бога. Услышав его в третий раз, я поняла, что он принадлежал ангелу.
— Был ли он тебе понятен?
— Вполне. Он всегда был слышен отчетливо.
— Какие советы преподал он тебе относительно спасения твоей души?
— Он повелевал мне жить праведно и не пропускать церковных служб. Он также сказал, что я должна отправиться во Францию.
