Глава 6
Наше наследие – устаревшие слова
«Боярышня Лидия, сидя в своем тереме старинной архитектуры, решила ложиться спать. Сняв с высокой волнующейся груди кокошник, она стала стягивать с красивой полной ноги сарафан, но в это время распахнулась старинная дверь и вошел молодой князь Курбский». Это отрывок из очерка «Боярская проруха» – из юморески Аркадия Аверченко. Старинные слова украшают нашу речь. Но как не попасть впросак, используя их?
Забытый скупостью и бесполезный клад или Почему слова устаревают?
Герой (точнее, антигерой) рассказа Аверченко писатель Кукушкин, как и Ляпис, поленился заглянуть в словарь. Слова казались ему знакомыми, привычными, вероятно, он много раз читал их в других исторических романах. Но оказалось, что читал он эти романы невнимательно и не запомнил точного значения слов «сарафан» и «кокошник». Но мы-то с вами не такие! Мы-то помним, что «сарафан» – это такое платье без рукавов. И, может быть, даже помним, что слово это – не славянское и пришло к нам из тюркских языков. А кокошник – высокий венчик, который надевали на голову русские боярышни и иногда накрывали его сверху фатой из тонкой прозрачной ткани. По крайней мере, так думала я до того, как села писать эту главу. Именно такое представление о кокошниках сложилось у меня, в основном, под впечатлением от костюмов Снегурочки и участниц фольклорных ансамблей. И если у вас в голове «засел» такой же образ, то вы, как и я ошиблись.
Прежде всего, о названии этого головного убора. Оно относится к древнерусским словам и ниоткуда не было заимствовано (во всяком случае, этого не удалось проследить). Происходит оно от слова «кокошь», что означало «курица», «наседка». Кокошник – головной убор замужней женщины; девушка впервые надевала его в день свадьбы, и тогда ей говорили: «Вот тебе кокуй, с ним и ликуй». Главной задачей кокошника было прикрывать волосы, чтобы женщина случайно не «опростоволосилась» – то есть, не оказалась в людном месте с непокрытой головой. Еще одно старинное русское слово! Вот что рассказывает о нем словарь Ушакова:
ОПРОСТОВОЛО́СИТЬСЯ, опростоволошусь, опростоволосишься, совер. (разг. шутл.). Оплошать, сделав промах, ошибку. «Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится» Чернышевский. «Как бы нам теперича с этим делом не опростоволоситься» А.Островский. (первонач. в русском крестьянском быту о женщине – снять с себя публично головной убор, что считалось неприличным).
Но, кстати, прилюдно сорвать с мужчины шапку – опростоволосить его – также считалось оскорблением. Об этом рассказывает издание «Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Ходячие и меткие слова. Сборник русских и иностранных цитат, пословиц, поговорок, пословичных выражений и отдельных слов», вышедшее в Санкт-Петербургской типографии Академии наук в конце XIX – начале ХХ века:
Опростоволоситься (иноск.) осрамиться, опозориться, ошибиться.
Ср. «Что с ним заведешь, шапки с него не соймешь!» (чтоб опозорить).
Ср. Она возобновила свою прежнюю игру – в любовные дурачки. Но на этот раз опростоволосилась и осталась дурочкою… На всякаго мудреца довольно простоты.
Н. Макаровъ. Воспоминания. 5, 1.
Ср. Не сам ли сколько раз хвастал, что не встретит никакого препятствия (в подписании мужиками уставной грамоты), и между тем, сам первый так опростоволосился (они не соглашались подписать).
Григорович. Два генерала. 7.
Ср. Как бы нам теперича с этим делом (на счет несостоятельности) не опростоволоситься.
Островскій. Свои люди сочтемся. 2, 5.
Поясн. Опростоволосить кого-нибудь, сорвав шапку или платок с головы (на сходке, на торге) – опозорить; заявить мошенником.
Но вернемся к нашим кокошникам. Прежде всего, это шапочка из плотной ткани. Ее могли украсить бисером, вышивкой, подвесками. Потом спереди к ней стали приделывать высокий гребень, по форме близкий к треугольнику. Изготавливали его из проклеенного холста, который обшивали лоскутами более дорогой такни – бархатом или штофом – и украшали позументом, узорами из парчи, вышивали золотыми или серебряными нитями, бисером, бусами или жемчугом. Историки полагают, что кокошники или похожие на них головные уборы славянские женщины носили еще в X веке. В таком случае к ним могли пришивать или привязывать височные кольца – бронзовые, серебряные, золотые женские украшения. Их форма различалась в зависимости от племени, к которому принадлежала женщина. Но был ли это знак принадлежности в определенному роду, своеобразный оберег или просто влияние средневековой моды археологи еще не знают.
Поверх кокошника действительно могли накинуть кусок ткани: как тонкую фату, так и убрус – плотное покрывало, украшенное вышивкой.
А как же знакомые нам открытые головные уборы? Их тоже носили, но только девушки, а не замужние женщины. И назывались они хорошо знакомым нам словом – «венец», «венчик». У Жуковского в поэме «Светлана» девушки поют:
«Кузнец,
Скуй мне злат и нов венец,
Скуй кольцо златое;
Мне венчаться тем венцом,
Обручаться тем кольцом
При святом налое».
Но конечно ни крестьянская девушка, ни мещанка (то есть, незнатная горожанка) не могли позволить себе золотой венец. Им доставался венчик из проклеенной ткани, позже – из плотной бумаги, обтянутый материей и, возможно, расшитый золотым шитьем. В день свадьбы венец снимали, а косу расплетали в бане, потом снова заплетали и закручивали вокруг головы, чтобы надеть сверху кокошник или просто платок. Отсюда возникло выражение «окрутить девку» – то есть, обвенчать, выдать замуж, а вовсе не «обмануть».
* * *
До XVIII века кокошники и венцы носили женщины всех сословий, но после реформ Петра боярыням и дворянкам пришлось от них отказаться. Отныне эти головные уборы стали принадлежностью крестьянской одежды, иногда – мещанской и купеческой. Тогда же в моду вошла разновидность кокошника – «каблучок», цилиндрическая шапочка с плоским дном, открывающая лоб и закрывающая уши. Под нее надевали расшитую бисером поднизь. «Каблучок» был распространен в Тверской губернии.
В конце XVIII – начале XIX века кокошники и сарафаны неожиданно стали символом патриотизма. На портрете живописца из Дании Вигилиуса Эриксена немка Екатерина II предстает перед нами в кокошнике с убрусом.
Филипп Вигель вспоминал, как во время Отечественной войны 1812 года в высшем свете случился всплеск патриотизма, и дамы «оделись в сарафаны, надели кокошники и повязки; поглядевшись в зеркало, нашли, что наряд сей к ним очень пристал, и не скоро с ним расстались».
Потом о кокошниках забыли и вспомнили снова в 1834 году, когда Николай I ввел для придворный дам особую форму, в которой они должны были появляться на торжественных выходах и официальных праздниках; она так и называлась – «русское платье». Для замужних дам в ней были предусмотрены кокошники, а для незамужних – «повязки» или венцы. Французский дипломат маркиз де Кюстин в путевых записках «Россия в 1839 году» описывал кокошник так: «Национальный наряд русских придворных дам импозантен и вместе с тем старомоден. Голову их венчает убор, похожий на своего рода крепостную стену из богато разукрашенной ткани или на невысокую мужскую шляпу без дна. Этот венец высотой в несколько дюймов, расшитый, как правило, драгоценными камнями, приятно обрамляет лицо, оставляя лоб открытым; самобытный и благородный, он очень к лицу красавицам, но безнадежно вредит женщинам некрасивым».
