— Далеко! Далеко-пледалеко! В большой-плебольшой клепости!
— Крепости? Как эта?
— Ага, — согласилась Илинка. — Только здесь капитан главный, а там был папа. Его все слушались и маму тоже.
Любопытно… Ло снова пожалела, что мальчика не расспросить. Хотя… вдруг он умеет писать? Это уже само по себе о многом сказало бы. Крестьяне и ремесленники в большинстве своем неграмотны, а вот парнишка из купеческой семьи в таком возрасте уже наверняка владеет пером. Не говоря уж о дворянине. Ведь кто иной может быть главным в крепости или замке?
Она хотела спросить еще, но Илинка насупилась, на глазах ее показались слезы, и Ло поспешно прекратила расспросы. Нэнси, стараясь отвлечь девочку, свернула два платка в подобие младенца, и Илинка с восторгом приняла игрушку. Пока она шепотом баюкала куклу, Ло позаботилась о собственной чистоте. Что ж, вот и настало время оправдаться перед дражайшим супругом в отсутствии беременности? Да ни за что! Если так этого боится, пусть сам позорится, копаясь в белье или расспрашивая прислугу! «Ни одного лишнего слова, — напомнила себе Ло. — Никаких перемирий, чтоб им провалиться, и никаких договоренностей!»
— Вы только посмотрите, миледи, — всплеснула Нэнси руками, улыбаясь. — Где сморило бедняжку, там и спит.
Илинка, крепко прижав куклу, уснула на постели. Башмачки девочки стояли возле кровати, и Ло снова отметила, что шерстяные чулочки на ней чистые и достаточно дорогие.
— Пусть спит, — сказала она, невольно потянувшись снова погладить малышку, но побоявшись разбудить. — И вот что, позови-ка Селину. А это, — кивнула она на груду белья, — перестирай заново.
Нэнси, не обрадованная поручением, все-таки послушно побежала его исполнять, а Ло подошла к окну и глубоко вдохнула осенний холод. Посмотрела на небо, клонящееся к закату, на ветви вяза, с которого стремительно облетали всё новые и новые листья.
«Осколки? — с тяжелым холодным упорством подумала она. — Пусть осколки. Клянусь, я буду снова и снова собирать из них свою жизнь. Хоть тысячу раз, если понадобится! Нет магии? Научусь жить без нее. У меня остались память и честь. У меня есть сестра и друзья… Люди, о которых я могу позаботиться. Враги. Вполне достаточно, чтобы жить ради этого».
* * *
Во двор Эйнар вышел, словно пьяный, на подгибающихся ногах, изо всех сил стараясь не споткнуться. Оглядел пустую площадку, окруженную стенами, помотал головой. И свернул в проход на задний дворик, прячась от чужих глаз, будто раненый зверь в нору. Обогнул конюшню и сенник, прошел за оружейный склад… Задвижка легко поддалась, звякнув, Эйнар шагнул в вольер и закрыл за собой дверь. Опустился на корточки, привалившись спиной к стене, закрыл глаза. И растворился в чистейшей любви, щедро излившейся на него мокрыми носами и языками, тяжелыми лапами, мохнатыми мордами, скулением и повизгиванием.
Дождавшись, когда его вволю обнюхали и облизали, Эйнар, не открывая глаз, обхватил руками ближайший ворох меха, счастливо замерший в его объятиях, ткнулся лицом в густую шерсть. Пес положил голову ему на плечо, шумно засопел, потом лизнул в щеку. Сбоку ревниво притерся другой…
Постепенно его отпустило. Невидимые когти, впившиеся в нутро, не совсем разжались, но позволили свободно дышать. Все еще хотелось ломать и крушить, а лучше — убить кого-нибудь, но теперь хватало разумения понять, что надо не «кого-нибудь», а именно одного человека. Мага, тварь поганую… Потрепав огромного кобеля по холке, Эйнар ласково оттолкнул лобастую голову, поднялся на ноги. Немедленно вокруг него снова закрутились четыре мощных мохнатых тела, отталкивая друг друга, ластясь, виляя хвостами… Пятая собака, недавно ощенившаяся сука, из будки высунула только морду, умильную и словно извиняющуюся, — из-под брюха слышалось требовательное попискивание.
Подойдя, Эйнар снова присел и без опаски погладил волкодавиху. Почесал горло, заглянул в уши, проверяя их чистоту. Сказал тихо:
— Ну что, красавица? Ух, какие медвежата у тебя…
Щенки, хорошо видные в широкий лаз будки, и вправду похожие на медвежат мохнатостью и толщиной, отталкивали друг друга лапами, чмокали, вися на сосках, и виляли крошечными хвостиками. Сука глядела благосклонно, и Эйнар погладил серые спинки с темными полосами вдоль хребта.
Сев рядом с будкой на выступ стены, он запустил пальцы в шерсть немедленно притершегося к коленям кобеля-вожака.
Вот теперь можно было подумать. И нужно, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.
Врал ли проклятый морок? Наверняка! Но вот в чем? Снова и снова Эйнар перебирал оба разговора по словечку. Хелайзиль. Магический перстень. Прошлое его жены. Какое-то предательство. Зачем мороку чернить леди Ревенгар? Это как раз легко понять: чтобы северный дурень не сомневался, что делает благое дело, предавая собственную жену. Будто предать плохого человека — меньшее предательство…
Да, все верно. Сначала морок попытался его убедить, что Лавиния Ревенгар недостойна жизни. Эйнар досадливо дернул уголком рта, вспомнив о хелайзиле. Слова о дурмане оказались правдой. Ну и что? Может, это не вина ее, а беда. Не место женщине на войне, каким бы даром ни наградили ее боги. Там у мужчин-то разум отшибает от крови. А боевой маг… Эйнар до сих пор содрогался, вспоминая огненную бурю, обрушившуюся на урту-томгар. Нет, дикарей он не жалел! Но кто мог бы остаться в полностью здравом рассудке, устроив такое? И если его жена три года убивала больше, чем самый свирепый берсерк, то что странного, если она начала топить память об этом в хелайзиле?
Но об этом Эйнар подумает потом. И обязательно посоветуется с Лестером, может, старый целитель поможет? Хотя бы нужные слова найдет? А пока ясно одно: леди ему в борьбе с мороком не поможет. Да и нельзя ей рассказывать.
Гладя и перебирая мягкую длинную шерсть волкодава, Эйнар думал, думал, думал… По всему выходило, что морок знает о его делах слишком уж много. Как иначе он бы оказывался рядом именно в такое время? Ладно однажды. Но второй раз — это уже не совпадение. Проклятая тварь читает мысли? Тогда бороться с ним бесполезно! Да нет же, не может этого быть. Просто не может…
Эйнар по пальцам мог бы пересчитать, когда просил о чем-то Пресветлого, да и то воинский бог чаще всего был глух к его мольбам. Но сейчас он снова взмолился без слов, исступленно надеясь, что его противник не всеведущ и не всемогущ. Ведь зачем-то ему понадобился обычный капитан!
Пресветлый молчал. И это само по себе было ответом, как привык считать Эйнар. Если тебе нужно что-то от бога, бери и делай это сам. А бог, если сочтет нужным, присоединится.
— Он не может вернуть Мари, — глухо проговорил Эйнар, и волкодав заглянул ему в лицо, чутко тревожась от голоса. — Не может. А если даже…
Если может, что это будет за жизнь? Запертая в чужом теле, ничего не понимающая, не сойдет ли Мари с ума? Как объяснить ей, что случилось? Как убедить всю жизнь врать?! Как Тильду сначала уверить, что это вернулась ее мать, а потом заставить называть чужим именем?!
