«Она контролирует ину-гами. Они – единое целое!»
Эрстед повел пистолетом, выискивая цель для второй пули. Но из дыма никто не объявлялся. Звон стали. Тупые удары. Бульканье, хрип, стоны...
Вот теперь ему стало страшно по-настоящему.
...«Сюзанна» шла на всех парусах.
Берег таял в дымке за кормой, превращаясь в туманную полосу. Матросы сновали по вантам, распуская последние рифы. Свистел в дудку рыжебородый боцман. Ветер выдался попутный, грех не воспользоваться улыбкой фортуны. Юнга, драя палубу, вздыхал и косился в сторону рынды, ослепительно сиявшей на солнце, – когда же пробьют обед?!
В животе паренька явственно урчало.
Распугивая чаек, заглушая плеск волн, над шхуной к небесам возносился баритон Волмонтовича. Сегодня князь был в ударе. В лице английских моряков он обрел благодарную публику, развлекая команду ариями из комической «Платеи» Рамо. С бака летели взрывы хохота и бурные аплодисменты.
На полуюте, опершись на планшир фальшборта, стояли Андерс Эрстед и Вэй Пин-эр. Голова девушки белела свежей повязкой. Казалось, Пин-эр поседела за время схватки. Поднебесная не желала отпускать этих людей, однако пришлось.
– Я так и не смог выбраться на его похороны, – вздохнул Эрстед. – Лишь через год приехал на могилу...
Взгляд девушки был красноречивее любого вопроса.
– Я говорю о Франце Месмере. О моем учителе. Мастере... э-э... варварского ци-гун.
Пин-эр кивнула, сочувствуя. Долг перед учителем свят.
– Вернулся Бонапарт... Вы не знаете, кто это. Месмер скончался в тот день, когда император высадился во Франции. Европа тряслась, предчувствуя войну. В воздухе маячил призрак Ватерлоо. Границы перекрыли. Меня призвали на службу. Вроде бы мне не в чем себя винить. И все же... Надеюсь, он понял и простил. Он был мудрым человеком.
Не сговариваясь, оба наклонились к мешку, лежавшему у их ног. Тихо подойдя, капитан «Сюзанны» с интересом наблюдал, как странная парочка извлекает дешевый ларец. Девушка открыла крышку. Внутри, огражденная со всех сторон тонкими решетками из металла, покоилась мумифицированная голова собаки.
– Никакой электрической активности, – заметил Эрстед. – Как я и предполагал. Ларец нейтрален. Капитан, не найдется ли у вас чего-нибудь тяжелого?
– Пятифунтовое ядро, сэр?
– Вполне.
Выслушав приказ, матрос через пару минут принес ядро.
– Весьма вам признателен.
Эрстед уложил ядро в мешок. Туда же Пин-эр опустила шкатулку – и принялась тщательно завязывать узел.
– Кого хороним, сэр? – капитан еле удерживался от смеха.
– Ошибки молодости, сэр...
Почесав в затылке, капитан не стал уточнять.
Двое подняли мешок, подержали над планширом – и разжали пальцы. «Саван» без всплеска исчез в воде. Пин-эр беззвучно шептала молитву. Эрстед перекрестился. На баке смолк баритон князя – Волмонтович всегда отличался чуткостью к смерти.
Прошлое осталось за кормой, тая в жемчужном тумане. «Сюзанна» держала курс на юго-запад, навстречу таинственному будущему. «Прощайте, герр Алюмен! – в плеске волн насмешкой, опасным намеком звучали слова лжесекретаря. – Глядишь, свидимся...»
Ох уж эти китайцы! Андерс Сандэ Эрстед улыбнулся. Значит, герр Алюмен? Не без претензий, зато со смыслом. Странное дело – прозвище ему нравилось.
«Оставлю на память», – решил он.
Над шхуной раскинулось небо – ярко-синее, бескрайнее, опасное. Вечером, если не помешают тучи, на нем загорятся звезды. Колючие лучи осветят купол цирка, где человечек-акробат играет с судьбой. Вчера его ждали аплодисменты, а завтра, быть может, – падение с трапеции. Зачем ты изобретаешь рискованные трюки, смешной циркач? Надеешься уцепиться за воздух зубами?
Спустись лучше вниз, в опилки...
Великий Ветер, Отец всех ветров, паря там, где проходила граница жизни, еще не отмеченная разумной пылью земли, бросил взгляд на горсть воды, пролитую между островами и кромкой материка. Скорлупка-шхуна бросала вызов стихии. Блестела тугая гроздь парусов – ткни ножом, и из снежно-белых ягод брызнет сок. Карабкались по тонким паутинкам муравьи-матросы, у штурвала замер жук-рулевой.
Чего хотят? Что ищут?
Любопытствуя, Великий Ветер снизился, толкнул шхуну ласковой ладонью. Вперед! Семь футов под килем, дурашка! И десять раз по семь, и сто десять... Не хватит глубины моря? Ничего, есть небо, солнце, звезды – был бы идущий, а дорога найдется.
Вдруг настанет час, и не я спущусь к вам, а вы подниметесь ко мне?
Смех пронесся над морем, пеня волны – и умчался прочь по синей дороге. Да, академик Эрстед-старший еще не изобрел Механизм Времени. Но шестеренки дней вертятся, направляя стрелки лет. Слабое дыхание одного, слабое дыхание сотни, тысячи... дыхание миллионов, миллиардов – берегись, ветер!
«Поберегу-у-усь! – откликнулось вдали. – Себя уберегите, крохи-и-и...»
Восток исчез в туманной дымке. Впереди ждал Запад – холодный, надменный, родной. Свинцовая гладь каналов. Красная черепица крыш. Снег на кронах деревьев. Дождь в соснах. Распутица проселков.
Люди везли домой солнце.
Акт III
Механизм Времени
Смертная казнь должна быть демократизирована. Если до сих пор способ наказания зависел от благородства происхождения, теперь эту безобразную ситуацию стоит в корне изменить. Я предлагаю свою разработку – механизм, который позволит мгновенно и безболезненно отделить голову от туловища осужденного, что является более гуманным и менее затратным методом.
Жозеф Игнас Гильотен
Il y a quelque chose а completer dans cette démonstration. Je n’ai pas le temps
[14]
.
Эварист Галуа
Я – обезумевший в лесу
Предвечных Числ,
Со лбом, в бореньях роковых
Разбитым о недвижность их!
Эмиль Верхарн
Сцена первая
Баррикада Обри-ле-Буше
1
– К черту дверь!
Приклады врезались в замок. Стальная дужка выдержала, подвели скобы. Давно прибиты, небось, при Старом режиме. Удар, еще удар... Потревоженный засов взвыл, проклиная незваных гостей, отъехал в сторону. Из глубины пахнуло сыростью и тленом.
– Вниз!
Огюст Шевалье не спешил, пропуская товарищей. Первый, второй, третий... седьмой. Всего дюжина, он – тринадцатый. Остатки гарнизона.
Баррикада улицы Сен-Дени пала.
