Так вот почему болит живот...
– Агент полиции, – с брезгливостью сказал Люсьен Дебрэ. – Кто бы мог подумать...
Чиновник явно жалел, что вызвался секундировать отпетому подлецу. Государственные служащие, в особенности – сотрудники министерства внутренних дел, по странной иронии судьбы ненавидят полицейских агентов в сто раз больше, чем остальные французы.
Дебрэ не был исключением.
– Не марайте руки, Шевалье. Он признался. Двойной предатель – сдавал префекту полиции и республиканцев, и монархистов. Какая разница, чьей шкурой торговать? Лишь бы хорошо платили...
– Нет! Он должен подтвердить, что убил Галуа. При свидетелях!
Слезы текли по щекам бретера, смывая подсохшую кровь. Д’Эрбенвиль обмяк, утратив волю к сопротивлению. Из дерзкого аристократа вынули стержень, оставив вялую размазню гнить у пруда – прошлогодняя листва, вчерашний снег.
– Я хотел его убить!.. Мне велели... Но я не смог!
– Только не говорите, что в вас проснулось милосердие!
– При чем тут милосердие? Я ехал верхом, по дороге на Бьевр... когда я сворачивал к пруду, меня догнал Дюшатле... Вы знаете Дюшатле?
– Знаю. Дальше!
– Завязалась ссора. Он сказал, что в курсе, на кого я работаю. И лично прикончит меня, если я хоть пальцем трону вашего Галуа! Это бы меня не испугало, но он пригрозил разоблачением...
– Короче!
– Я повернул назад, в Париж. Губить себя из-за щенка...
– Врете!
– Можете отрезать мне язык, но это – правда...
Шевалье встал. Закрыл наваху, сунул за пояс. Все потеряло смысл. Д’Эрбенвиль не врал. Последняя ниточка, ведущая к смерти друга, оборвалась. Если, конечно, не считать за версию бред, затуманивший рассудок во время дуэли. Снежинки, двойник, колокольчики... На всякий случай он прислушался.
Тихо-тихо, еле-еле; в глубине пруда...
Тело друга он принес,
В нашу компанию, к Маржолен.
Своего дружка принес,
Гей, гей, от самой реки...
5
Бошан подвез его на фиакре. В экипаже они о чем-то говорили. Кажется, о политике. И о женщинах. Газетчик вдруг хлопнул себя по лбу:
– Совсем забыл! У меня для вас есть книга! Господин Тьер передал...
В книге лежала записка от гномика:
«Если хочешь, возвращайся к себе. Засады нет. Тебя не ищут. Почему – не знаю. Ним – дырявая бочка, дуракам везет...»
Дальше разговор не клеился. Фиакр свернул к Ситэ. Шевалье распрощался и вышел, желая пройтись. Домой, домой, прочь от опротивевшего особняка Де Клер! Хотелось собраться с мыслями в привычной обстановке, не чувствуя себя обязанным госпоже Вальдек. Увы, мысли собираться решительно не желали. Разбегались тараканами, прятались в щелях рассудка. Самые наглые принимали вид мудреных уравнений, дразнясь множеством переменных, – и никак не решались.
Ни в радикалах, ни иным способом.
Комната, знакомая до мелочей, плыла перед глазами. Он отыскал початую бутылку анжуйского, плеснул вина в бокал, выпил залпом. Во рту остался вялый, слегка терпкий привкус. Проклятье! Он видел смерть друга! – роковой выстрел. И видел стрелявшего: желтозубого Огюста Шевалье! Стрелок и цель в одном лице... В двух? в трех лицах?!
«...И убийца не раз являлся ей в снах!..»
Он сходит с ума. На кладбище с ним уже случилось помутнение рассудка: болтун-ангел, феи, колокольчики... И вот – опять. Он болен. Ему нужен врач. «Ну да, конечно, – издевательски шепнул вкрадчивый голос. – Врач отправит тебя в Биссетр. Тебя запрут в палате с решетками на окнах и станут лечить. Возьмут стальную пилку...»
– Заткнись!
«Будем рассуждать логически. Допустим, я и впрямь был у пруда Гласьер в день дуэли. В приступе помешательства я застрелил Эвариста Галуа. Ха-ха. Просто допустим. Чисто теоретически. Тогда из моей памяти должно выпасть все утро 30 мая. Часов пять, не меньше. Добрался в Жантийи, сделал свое черное дело, вернулся...»
Он хорошо помнил тот злополучный день. Ночью разгружали баржу с зерном. Мешки были тяжелые, пыльные. Некоторые прохудились; зерно с шелестом сыпалось на шаткие мостки, хрустело под ногами. Когда закончили – он получил оговоренную плату. Долго вытряхивал рубаху. Ополоснулся в лохани – Гастон, не скупясь, лил воду из кувшина. Отправился домой. Завалился спать. Проснулся поздно. Позавтракал. И отправился в Университет.
Все.
Вторая половина дня интереса не представляла. Дуэль – вернее, убийство – случилась утром. Он не мог оказаться у пруда! Видение лгало.
«А ты уверен, что все утро мирно спал? Знаешь, что такое сомнамбулизм?»
Огюст Шевалье знал, что такое сомнамбулизм. Но он никогда им не страдал. И разве способен лунатик средь бела дня целенаправленно пересечь полгорода, застрелить человека и вернуться домой?
«Все однажды случается впервые...»
«Но я понятия не имел о назначенной дуэли! За каким чертом, даже будучи сомнамбулой, я бы поперся в Жантийи с пистолетом за поясом?! Неувязочка!»
Он хрипло рассмеялся и плеснул себе еще вина. Если убийца не ты, братец, и не Дюшатле, и не д’Эрбен– виль – то кто же?! Заказчика мы знаем благодаря откровенности Эминента. А исполнитель? Что же скрывалось в записях бедняги Галуа, если его так старались загнать в могилу?
Бумаги!
Лишь сейчас Шевалье осознал, что тянуло его домой, не давая покоя. Бред позволил молодому человеку на миг ощутить себя Эваристом Галуа. И теперь мертвый друг настойчиво толкал его к письменному столу, к портфелю с пачкой разлохмаченных листков. Смелее, Огюст! У тебя получится.
А я помогу...
«...Тот непреложный факт, что усилия самых передовых математиков направлены на достижение стройности, заставляет нас с уверенностью заключить, что необходимость охватывать сразу несколько операций становится все более и более настоятельной, поскольку человеческий ум не располагает достаточным временем...»
Нет, это он уже читал. Дальше!
Шевалье лихорадочно шуршал страницами, отыскивая место, до которого сумел продраться, едва не вывихнув себе мозги. Или все-таки вывихнул? Бред, видения... Вскоре он обнаружил, что тупо таращится на исписанный листок. Аккуратный, с легким наклоном вправо, почерк Галуа. Такой же, как в письме, которое передал ему Эминент.
...я не имею времени, и мои идеи еще недостаточно хорошо развиты в этой необъятной области...
Когда Галуа спешил, его почерк становился неразборчивым. Наклон вправо усиливался, а страница покрывалась мелкими чернильными точками: перо брызгало, не выдерживая темпа письма. На послание другу у него времени хватило. Но развить, довести до логического завершения свои безумные идеи...
