Анализируя эти пластинки, Эддингтон и его кембриджские ассистенты действовали по отдельности, независимо друг от друга, чтобы исключить влияние индивидуальных особенностей работы каждого специалиста. Две из островных пластинок оказались все-таки не столь неудачными, как он опасался, так что он сумел включить в итоговый отчет и данные, полученные на Принсипи. Все это время они знали, что Эйнштейн в своих заключительных расчетах 1915 года дал такую оценку: свет, идущий от далекой звезды, будет при прохождении мимо Солнца смещаться на очень малую величину – по сравнению с тем, как бы этот луч проходил, будь на этом месте не Солнце, а неискривленное пространство. Вытяните руку с оттопыренным мизинцем: ширина мизинца составит примерно один угловой градус. Астрономы делят градус на 60 угловых минут, а каждую угловую минуту – на 60 угловых секунд. Эйнштейн предсказал, что звездный свет, проходя мимо Солнца, отклонится всего лишь на 1,70 угловой секунды (это записывают как 1,70") по сравнению с тем, как он проходил бы через пустое неискривленное пространство. Это меньше, чем самая крошечная царапинка на вашем мизинце. Такие изменения трудно обнаружить. Подтвердят ли результаты экспедиций прогнозы Эйнштейна – или же они раз и навсегда похоронят его смелую теорию?
* * *
Дайсон и Эддингтон любили драматические эффекты, а потому планировали держать результаты в секрете, пока не соберут подходящую аудиторию. Многие ученые, до которых уже дошли самые разные слухи об экспедициях, очень стремились выяснить, что же там случилось на самом деле. Эйнштейн (который потом делал вид, будто и так знал, что его правота подтвердится) с фальшивой непринужденностью написал из Берлина своему другу-физику, жившему в Нидерландах: «Ты там случайно не слышал о недавних английских наблюдениях солнечного затмения?»
В ноябре 1919 года, примерно через полгода после затмения, Эддингтон был уже готов сделать официальное сообщение. Условились, что его доклад пройдет на совместном заседании Королевского научного общества и Королевского астрономического общества, в величественной обстановке Берлингтон-хауса на лондонской Пикадилли – в особняке, где размещались штаб-квартиры обоих обществ. На карту было поставлено многое. Ведь вскоре мир узнает, опровергнуты ли теории Ньютона (больше двух столетий царившие в науке), или же странные предсказания швейцарско-германского теоретика по фамилии Эйнштейн не заслуживают никакого внимания. Общий ажиотаж подогревался еще и тем, что сам Ньютон некогда являлся председателем Королевского научного общества и его незримое присутствие по-прежнему сильно ощущалось в рядах достойнейших ученых, пришедших в тот день послушать доклад Эддингтона.
Чай, как всегда, подали в четыре. Придерживаясь английского этикета, гости изо всех сил делали вид, будто нисколько не волнуются по поводу того, что должно вот-вот произойти. Наконец, примерно в половине пятого, пришло время начинать. Фрэнк Дайсон прошествовал к трибуне. Философ Альфред Норт Уайтхед, один из тех, кто присутствовал на том историческом собрании, позже говорил: «Атмосфера напряженного интереса заставляла вспомнить какую-то греческую драму… В самой постановке выступления виделось нечто театральное: подчеркнуто традиционное действо, портрет Ньютона на заднем плане, призванный напомнить нам, что величайшее из научных обобщений теперь, по прошествии более чем двух столетий, может получить первое серьезное уточнение. Чувствовался неподдельный личный интерес собравшихся. Казалось, великое путешествие мысли наконец-то пришло к своему благополучному завершению».
Заговорил Дайсон, затем – руководитель экспедиции в Бразилию. Наконец пришел черед Эддингтона огласить общие результаты двух экспедиций, итоги более чем года работы. От них зависело, тщетны или нет многолетние усилия Эйнштейна.
Окажись Эйнштейн в этом зале, он был бы разочарован. Предсказанное Эйнштейном отклонение, объявил Эддингтон, составляло 1,70". Самые достоверные результаты, полученные в ходе обеих экспедиций, дали значение 1,60" ± 0,15". Дайсон выразился просто: «После тщательного изучения пластинок я готов заключить: они полностью подтверждают предсказание Эйнштейна», – предсказание, согласно которому свет будет искривляться, проходя близ Солнца. Эти новейшие научные результаты стали доказательством открытой Эйнштейном геометрической схемы того, как достаточно массивные Вещи искривляют пространство, причем настолько, что мы в состоянии это заметить.
Тем не менее одного из собравшихся сказанное Эддингтоном не убедило, и он, указав на портрет Ньютона, заявил: «Мы должны чтить память этого великого человека и лишь с большой осторожностью предпринимать попытки как-либо изменить его закон всемирного тяготения». Однако официальный председатель собрания (пожилой нобелевский лауреат Дж. Дж. Томсон, первооткрыватель электрона) в своем заключительном слове поддержал Эйнштейна: «Это самый важный результат, полученный применительно к теории гравитации со времен Ньютона, – объявил он собравшимся. – Это… плод одного из величайших достижений человеческой мысли».
А между тем автора «одного из величайших достижений человеческой мысли» по-прежнему никто в широких кругах общественности не знал, зато научная элита наконец-то отдала ему должное: его теория была официально признана и высоко оценена. А скоро и весь мир узнает это имя – Альберт Эйнштейн.
Интерлюдия 2
Будущее и прошлое
Десятилетие спустя после своей эпохальной экспедиции на Принсипи Эддингтон сидел перед камином в общей комнате для преподавателей кембриджского Тринити-колледжа. Рядом с ним в креслах устроились Эрнест Резерфорд, в ту пору возглавлявший лучшую физическую лабораторию университета, и несколько других ученых. В разговоре всплыла тема славы, публичной известности. И тогда один из молодых преподавателей задал вопрос: как так получилось, что всего за считанные годы Эйнштейн получил такое широкое признание общественности, между тем мало кто из неспециалистов слышал имя Резерфорда, невзирая на его Нобелевскую премию. В конце концов, Резерфорд столько сделал для исследования структуры атома!
«Это ваша вина, Эддингтон», – шутливо заметил Резерфорд.
Не все сразу поняли, что он имеет в виду. Впрочем, многие (в том числе один талантливый молодой индиец, который позже и рассказал об этом случае) знали, что отлично срежиссированное выступление Эддингтона в Королевском научном обществе в ноябре 1919 года несомненно повлияло на репутацию Эйнштейна, но почему этот эффект стал столь ошеломляющим?
Они откинулись на спинки своих уютных кресел, и Резерфорд снова заговорил, на сей раз гораздо серьезнее. Когда Эддингтон объявил о своих результатах, как раз только закончилась война, произнес он. Астрономия всегда владела воображением публики. Теперь же публика прослышала, что астрономическое предсказание одного немецкого ученого подтвердили британские экспедиции в Бразилию и Западную Африку, причем эти поездки готовились еще во время войны между Британией и Германией. А значит, гармония возможна. Возможен истинный мир. Открытие «отозвалось во многих душах», заключил Резерфорд. «А потом тайфун известности пересек Атлантику».
И в самом деле, то был настоящий тайфун. После сенсационного заседания двух Королевских обществ с Эйнштейном произошло нечто невиданное, невообразимое – по крайней мере, для тогдашнего времени.
