Заметив нас, Инкен закричала:
– Что вы наделали? Почему? – На руках она качала одного из мертвых зверьков. Она повторила еще раз, громче: – Что вы наделали? – И еще громче: – Почему?
А потом поинтересовалась, нет ли у кого-нибудь из нас жвачки.
Теперь я уже не думала, что она сейчас объявит, что все это был только тест.
Видимо, она пила. Или что-то приняла. Ноги обеих ведьм подкосились, фигуры закачались и полетели друг другу навстречу.
– А мы не должны… – хотела спросить что-то Антония.
– Нет! – отрезала Иветта.
– Надо уходить, – сказала Бея.
И пошла. Мы – за ней.
За спиной у нас слышалась брань. Сначала:
– Идите к черту!
Чуть позже:
– Помогите!
Но мы к этому моменту были уже далеко.
Я как-то раз видела, как моя мать отворачивается, когда отец хочет ее поцеловать. Со взрослыми иногда – как в старом кинотеатре на сеансе какого-нибудь ужастика. Едва заглянешь за бархатный занавес, и ты уже в другой страшной реальности. И тогда все уже не так, как прежде. Стоит только понять, что они говорят неправду, неправдой оказывается все.
После того как я увидела Инкен в этой луже, занавес для меня исчез полностью и навсегда.
Перепаковывались мы в спешке. Каждая выложила пару вещей из рюкзака, чтобы освободить место для чего-нибудь другого: пледов со Смекалочкой, газовых горелок, зажигалок, котелков и всего, что было из провизии, – банок с гуляшом, супов, макарон и маленьких упаковочек меда и джема. Немного подискутировав, мы взяли и налобный фонарик Инкен. А фонарики без батареек – нет. Бея сказала, для них нужны плоские батарейки, а их больше не продают.
Иветта ни за что не хотела оставлять свой фиолетовый чемодан на колесиках – он же все-таки дорого стоил. Она запихнула его в полупустой вещмешок.
Я еще быстро обмыла водой свою раненую руку и перевязала ее носком.
Потом мы навьючились и двинулись в путь.
Я шла примерно в середине. Девочки были и впереди, и сзади, и чувствовала я себя именно так – ровно посередине. Когда я оказывалась в середине во время классных выездов, я всегда с подозрением относилась к тем, кто шел сзади. А сейчас меня очень устраивало то, что Бея и Фрайгунда с крепким черепом были сзади. Впереди шла Иветта. Она решила, что это самая важная позиция. Но на самом деле на этот раз арьергард был важнее авангарда.
Никогда еще я не была так долго ночью вне дома. Уже два часа было темно. Лунный свет мазками падал сквозь кроны деревьев. Поначалу ночной лес, казалось, окружил меня сплошной черной стеной, но постепенно глаза начали различать оттенки черного. Уши пытались навостриться и по-звериному поворачиваться в разные стороны.
В лесу что-то захрустело. Это был хруст не животного. Он был какой-то другой. Будто человечий. Двуногий. Но я решила ничего не говорить. Наверняка я ошиблась. Может, олени тоже хрустят как люди. Может, так хрустят волки. Каждую тревожную мысль прогоняла еще более тревожная.
Я боялась, что нас будет преследовать Инкен. Но еще больше я боялась, что она не в состоянии нас преследовать. Она ведь там лежала. И Антония спросила: «А мы не должны?..», на что Иветта ответила: «Нет!»
Мы углублялись все дальше в темноту. Почему станция должна быть именно в этой стороне? Почему надо так бежать?
– Привал! – наконец объявила Бея. Единодушное одобрение.
Я сбросила поклажу на землю и наклонилась вперед. Вдох, выдох. В руке колотится боль.
– Стоим прямо, руки в стороны и глубоко вдыхаем! – скомандовала Иветта.
Так говорят учителя физкультуры, в то время как тело говорит совершенно другое и гораздо громче, а именно: скрючиться и хватать воздух ртом.
– У меня мать – персональный тренер, – объяснила мне Иветта.
И что? – подумала я. Это дает ей право указывать мне, как дышать?
– А у меня мать – уборщица, – пропыхтела я.
Рика прыснула. За ней захохотали остальные.
Когда мы отсмеялись, настроение заметно улучшилось. Мы были на краю поляны, залитой белым лунным светом. Высокая трава вокруг нас шелестела, хотя был штиль.
Бея стала размышлять вслух:
– Лучше всего идти по дороге, пока не выйдем на шоссе. А там должен быть указатель, как добраться до станции.
– Сначала – в полицию! Донести на Инкен! – возразила Иветта.
Некоторые девочки запыхтели.
– Почему тебе все время надо кого-нибудь обвинять и на кого-нибудь доносить? – спросила Бея. Ее тень устало развела руками. – Какая тебе от этого польза? И вообще, что тебе надо от взрослых? Только подумай: Инкен искать нас не будет. Она только рада, что получила свои деньги, а мы свалили. Родители думают, что мы в лагере. Еще две недели нас никто не хватится. Мы можем делать все, что захотим! Что захотим… Только подумайте! Все что угодно! Такой свободы у нас больше никогда не будет. Никогда в жизни!
Эта мысль произвела на меня эффект разорвавшейся бомбы. Свобода! О ней же столько песен! Только ведь такие штуки, как свобода, для кого-то вроде животных. Так я думала раньше. Это было совсем не про меня. Свобода – это про других. Про другие страны, про другие эпохи. Когда я сидела у себя дома, я там и хотела оставаться. А тут вдруг я свободна… В этот самый момент! И все пахнет свободой. Свободной ночью, свободной луной, свободной травой и свободным небом…
– Но… – начала Иветта.
– Но – что? – перебила ее Бея. – У нас нет трех лошадей? Ничего, поймаем где-нибудь, обещаю. Каждой по три.
– Ты бесишь. Каждый волосок в тебе бесит, – прошипела Иветта.
– Что, уже?
– У нас мало денег. Их ты тоже ловить собираешься?
В этом Иветта была права.
– У меня тысяча евро немечеными купюрами, – сказала Бея.
Рика рядом со мной снова прыснула. Сквозь смех она с трудом выговорила:
– Лес же… нам… мать… родная… Деньги… нам… не нужны…
И все засмеялись, да так громко, будто хотели кого-то отпугнуть.
Мы решили идти не мешкая, чтобы быть на станции до рассвета и уехать на одном из первых поездов.
– Я думаю, что каждая из нас должна предложить что-нибудь. А потом проголосуем!
Идея Беи всем понравилась.
Пока мы обсуждали наши планы, Фрайгунда сделала факел. Из вымоченной в дегте веревки. Все необходимое оказалось у нее с собой, в круглой жестяной банке.
– У тебя что, все это было с собой? Зачем? – спросила Антония.
– Чтобы смастерить факел, – ответила Фрайгунда. Батарейкам она не доверяла. Она коротко объяснила нам, что родители у нее странники и она все детство провела в повозке. Вместе с другими такими же странниками они кочуют от одного фестиваля Средневековья к другому. А в перерывах между средневековыми праздниками устраивают представления на улицах. Она зажгла факел. Запахло свободой!
