С лестницы выглянула Бея.
– Вперед, за ней! – Она отвязала лающую Сузи с поводка и скомандовала: – Фас!
Сузи помчалась за Стонущей матерью, мимо нее и в лес.
Старуха ходила не очень хорошо. Мы могли бы ее догнать.
И что бы тогда было иначе?
Все!
Мы с Беей бежали. Ноги у меня так и мелькали. Я была всего в восьми-девяти метрах от сгорбленной спины Стонущей матери и смогла разобрать, что у нее в руке – канистра для бензина.
И тут услышала крик Беи. Где-то сзади.
Я на бегу повернула голову – никого нет.
Посмотрела через другое плечо – снова никого.
Я побежала назад. Бея лежала на земле навзничь. Она обеими руками держалась за ногу и обеими губами пыталась сдержать крик. Она убрала одну руку с ноги. Колено было толстое и будто не на своем месте, как-то на сторону.
Что это? Откуда так быстро появилась эта огромная шишка?
– Мениск!
– Что?
– Мениск! Сместился, я ногу подвернула.
Выглядело это совершенно невероятно. Не знаю, как я себе представляла смещение коленной чашечки, но как-то иначе.
– И что? В смысле, что теперь?
Если бы это было мое колено, тогда, не знаю, я бы, наверное, в обморок упала, ну как минимум.
– Блин! Да беги ты за старухой! – завопила Бея, и я понеслась как сумасшедшая.
Стонущая мать исчезла.
В трех метрах от меня стояла еще одна Шарлотта, и мне было не понять, какая из нас настоящая: та, которая стоит там и на все это смотрит, или та, которая пошла обратно в туннель, потому что ее послала Бея. Я должна была найти рюкзак – передний карман, внутри на молнии, там обезболивающие таблетки. Другая Шарлотта скептически на это смотрела, но скепсиса ей всегда было не занимать. Бея проглотила таблетки – одну, вторую… Когда она взяла третью, я спросила, знает ли она, что делает. Она ответила, что ей нужно три.
Я тащила ее по лесу. Руки у нее были холодные, лицо – бледное.
Всё в порядке, сказала она, просто блестяще.
Я сказала: в больницу. Она сказала: никогда. Я сказала: искать помощь. Она сказала: нет. И так пройдет. Нужно только полежать в тишине и, может, еще кусок замороженного мяса. Она становилась все тяжелее. Я ее больше тащила, чем поддерживала: половина висела у меня на руке, половина – на плече.
– Бея, правда, нужно сходить за помощью.
Я тяжело дышала. Сил мне нужно было больше, чем имелось в наличии. Рука у меня стала твердым комком с бесполезным суставом. Затылок превратился в подушку, из которой повылезали все перья. Бея напевала. Судя по боевитости мелодии, это какая-то песня освободительной борьбы, типа партизанской. Я положила Бею на опушке и сама легла рядом. И если бы нам никто не мешал, мы бы так и остались здесь лежать, пока бы не превратились в два скелета – напевающий и запыхавшийся.
Земля подо мной была какая-то неустойчивая. У меня было ощущение, что, может быть, и наоборот: что я снизу, а земля сверху. Мои руки вцепились в траву.
– Бея, нам надо к врачу!
– Блин, да отстань ты со своим врачом. Нельзя мне к врачу. Нас же сразу там и оставят. Ты забыла? Инкен. Оставление в опасности. И если ты мне прямо сейчас не поможешь, то на тебе будет второе оставление в опасности, ну, или какое-то там оставление…
– Все равно нужно! Это само не пройдет!
– Почему нет? У меня уже несколько раз было смещение мениска. То есть довольно часто. Поэтому я бросила балет. Хорошо в этом то, что если немножко разбираешься, то можно легко впихнуть коленную чашечку на место.
Низко над поляной висел шум. Сверчки выводили свою ножную музыку. Стрекот поднимался вверх и далеко не расходился. Что-то ползло у меня по руке. Что-то щекотало ногу…
– Сделаешь?
– Что? Я?!
Потом я лежала около Беи. Думала о Кайтеке, о родителях, о Рике, и о самой себе. Балет, вспомнила я. Бея ведь никогда в жизни балетом не занималась!..
И тут я услышала стук.
Они пришли с тачкой.
Часть третья
Сад
Участок был окружен кованым забором с цветочными мотивами. Желтая краска на нем облупилась, из-под нее проглядывал синий слой. На границе территории растительность была выше. Растения обвивали забор, прорастали сквозь кованые цветы. За те, что ползли по забору, цеплялись другие растения снаружи.
Трава на лужайке росла как вздумается. Посредине в ней утопали три надувных матраса.
Через щели в разбитых каменных плитах террасы тоже пробивалась трава. На террасе – большой деревянный стол из толстого ствола. Вокруг – четыре табуретки, из стволов потоньше.
Домик похож на кубик с крышей. На каждой стороне – квадратное окно, спереди – узкая дверь. Мой отец иногда говорил в конце тирады: «Хлоп-хлоп, и домик готов». Тут я впервые поняла, о чем речь.
Рядом с домиком растет тростник, посреди которого в землю вкопана старая металлическая ванна, наполненная водой. В воде плавают кувшинки, а на их листьях сидят лягушки, которые ныряют, как только я приближаюсь, чтобы получше их рассмотреть.
Мы договорились, что выходить я буду, только когда мне понадобится в туалет. Он находится в крашеном сарайчике в нижнем конце сада. Внутри пахнет хлоркой, ржавчиной и старым деревом. На одной стене – куча инструментов, на потолке – пауки. Доска с дыркой, ведро – куда большая роскошь, чем наша яма в лесу!
Этот сарайчик виден из окна. Я снова задернула занавески. Похоже, только солнечный свет еще пытается делать вид, что это лето – такое же, как предыдущие.
Внутри я уже сотню раз все осмотрела, но мои глаза снова и снова пускались в обход. На полу – толстый восточный ковер: посередине встречаются два воина на лошадях. Среднюю, самую важную часть тканой картины закрывает массивный стол с мраморной столешницей и львиными ножками. Львиные когти покрыты желтым лаком для ногтей.
На столе – десятки газет. Я их уже просмотрела и прочитала все статьи о нас.
Никаких «нас» больше не было.
В разных углах комнаты стоят три открытых рюкзака. Из них торчат черные футболки. Я взяла одну. Katakombia, Brutal Attack Tour 2013. Пахнет мальчишеским потом.
Я подошла к кухонной нише. Вообще-то это просто переделанный старый шкаф. Сверку выпилены два отверстия. Одно – для круглой эмалированной миски, другое – для двух маленьких конфорок. Дверцы сняты с петель. Вместо них – занавеска из толстой материи с крупными цветами. Я отодвинула зелено-желтую шуршащую шторку. На ощупь – будто соткана из мелких кусочков стекла. В шкафу стоит еще одна эмалированная миска, полная грязной картошки. Рядом – большая красная металлическая бутылка. Я сразу заметила два значка: череп и изображение взрыва. Написано «Осторожно! Газ!».
