Я подумала о скелете. Потом о девчонках, о собаках и снова о скелете. Встряхнула головой.
Интересно, баллон открыт или нет? Если я сейчас попробую это выяснить, может, я случайно его раскручу. Моя рука застыла в воздухе…
– Вытащи меня, – послышался сзади голос Беи. – Я хочу выйти.
– Ой, ты проснулась? Как себя чувствуешь?
– Вытащи меня!
– Да что такое?
– Ну, выйти. – Она показала на дверь. Помахала рукой туда-сюда.
На то, чтобы поднять Бею на ноги, понадобилось время – она до сих пор нуждалась в помощи.
– Ты не хочешь лучше?..
Она заковыляла со мной к выходу, чертыхаясь на свое колено, как пират на пенсии. От одного воспоминания о предыдущем дне у меня заныло плечо. Добравшись до двери, Бея вытянула руку и взялась за ручку.
– Заперто. Нас кто-то тут запер. Заперто!
– Без паники. – Я потянула ручку вверх, и дверь открылась. – Фокус-покус! – В этот момент я была просто невероятно крута! Сказала Бее «без паники». Я прям пила воду крутости, купалась в ней, сама ее варила!
Доведя Бею до деревянного стола на террасе, я подтащила одну из табуреток из ствола, чтобы она могла положить на нее ногу. Усевшись, она закатала штанину – распухшее колено было сине-зеленого цвета.
– Ох, черт! Давай-ка принесу тебе что-нибудь холодное. – Я положила ей на колено мокрое посудное полотенце, потом села на другую табуретку-пенек и стала рассказывать про кошку моего дяди, которой запрещалось заходить в его студию. Мой дядя пишет музыку, и у него собственная маленькая студия звукозаписи, в которой лежит ковер, чтобы гасить шум. А так как кошка очень линяла, ее туда не впускали. Для этого дядя переставил ручку двери вверх, чтобы кошка не могла ее открыть. Все остальные двери в доме она открывать умела.
– Не стоит так волноваться, – резюмировала я.
Бея положила руку мне на бедро и внимательно на меня посмотрела.
– Когда ты в следующий раз не сможешь рта раскрыть, не покраснев, я скажу тебе то же самое. Не стоит так краснеть. – Она убрала руку с моей пылающей ноги. – А теперь я бы хотела понять: где это я и как сюда попала?
…Лежа в лесу, я приросла к земле. Почти заснула, но не совсем. Спина приклеилась, на суставах были маленькие рычаги, маленькими крючочками закрепленные в маленьких пазах. Руки и ноги валялись рядом как отработанный материал. Я вообще ничего не ждала. Это оглушало, я вся была как камень.
Когда послышались шаги, я даже не повернула голову. Я слышала стук. Издалека. Смерть со своей тележкой. Мёрбицский человечек. Злой дух с черствыми булочками. Стонущая мать с канистрой бензина, Щелкунчик.
– Эй! – произнес голос. И еще, и еще раз. Потом голос потряс меня за плечо. Другой голос положил руку мне на лоб. Третий заволновался:
– Эй, Бея! Эй! Эй! Эй!
Эти голоса я не знала. Это были не девчонки. Странно. В лесу же только девочки, подумала я. Потом в путь отправилась мысль – откуда-то из дальних далей мозга. Мысль: нужно посмотреть. Нужно выйти и посмотреть. Во мне было очень темно, и путь оказался длиннее, чем обычно. Наконец я пришла туда, куда хотела, или, точнее, не совсем туда: сначала зашевелились пальцы. И незадолго до того, как я сама бы смогла найти свои веки, где-то в этой усталости и в этом тяжелом все-равно и боли кто-то снаружи открыл мне один глаз.
Стало очень светло.
Это был парень.
Высокий, в очках.
Это же тот самый блондин, которого я видела на озере!
За его головой появилась еще одна – круглое лицо с веснушками. Парень с кудрявыми рыжими волосами. Старший брат Пеппи Длинныйчулок. Чей-то голос спросил:
– Она в порядке?
Мне было не видно голову, к которой прилагался этот голос, но наверняка это был тот, одетый в черное парень с длинными темными волосами.
Это были те, кто потерял листок. Одного из них звали Матео Штрайтер, и он подавал заявку на что-то связанное с сыром. Больше я о них ничего не знала.
Я снова закрыла глаз. Потом открыла сразу оба. Блондин улыбнулся. Интересно, это из-за очков мне показалось, что ему можно доверять? Ему я стала доверять сразу.
– Ты в порядке?
Я впервые покраснела лежа. Кивнула.
– Что случилось-то? – спросил рыжеволосый.
Я хотела сесть. В этот момент блондин наклонился надо мной, и мы чуть не стукнулись головами.
– Ой, извини! – сказал он.
И я тоже:
– Извини!
– Не, это я, – сказал он.
А я:
– Ну, я тоже… – И тут мы улыбнулись так широко, что птичка на дереве высоко над нами наверняка подумала, что появился какой-то новый вид существ – человек-улыбака.
Я взяла себя в руки.
– Что случилось… Эм… куча всякого…
– Ладно. Окей, – сказал рыжеволосый. – Попей-ка давай. – Он вынул из угловатого коричневого кожаного рюкзака круглую металлическую бутылку. На вкус напоминает фруктовый чай.
– Сегодня, я имею в виду, – сказал кудрявый. – Почему вы лежите здесь, а она… – он кивнул на Бею. – Почему она в отключке? Сколько она уже здесь?
Я пожала плечами.
– Она, ну, вывихнула колено. Сказала, что можно вправить обратно. Типа это легко. У нее такое… такое уже несколько раз было. – Я вся покрылась потом, старалась не смотреть ни на кого из пялившихся на меня парней. Третий тоже, который с длинными черными волосами. Лицо у него было как у льва: большой рот, тонкие губы, челюсти, желтые глаза. Он доверия не вызывал. Двое других были вроде ничего. Очки и веснушки – явные признаки благонадежности.
– И что ты сделала? – спросил Львиная голова. Говорил он тягуче-медленно, будто хотел быть уверен, что я его действительно понимаю.
– Эм, что я сделала? – Я посмотрела на Бею. – Я сделала, что она сказала. Взяла ногу и потянула. Она кричала, потом проглотила еще одну такую таблетку, хотя я ей говорила…
– Какие это были таблетки? – спросил он снова очень медленно. И правда думает, что я чокнутая?
– У нее в кармане. – Я кивнула на Бею.
Брат Пеппи Длинныйчулок стал шарить по карманам Беи. Она бы ему за это точно врезала! Потом кинул таблетки темноволосому. Тот осмотрел их со всех сторон. Он тут был главный осматриватель. Это меня раздражало, потому что он вовсе не был моим главным осматривателем. Главной все еще была Бея. Или я. Меня ведь выбрали.
– То есть всего три штуки. Тогда она некоторое время будет в отключке. Это очень сильная штука. Доксиламин сукцинат, двадцать пять миллиграмм. Зачем ей такое вообще? – Он постучал полупустой упаковкой. – Если она завтра до середины дня не проснется, придется в больницу. – Потом ко мне: – Мениск-то вправлен?
