– А что вы о них думаете? О Шарлотте и Бее? Как вам они?
– Что мы о них думаем? – как эхо повторил Матео.
Оле снова был быстрее:
– Нам кажется, что они очень крутые. И мы надеемся, что у них все в порядке. Они же всё еще неизвестно где, не подают признаков жизни. Да, мы правда надеемся, что с ними все хорошо.
Но в этот момент со мной было совсем не все хорошо. Мне хотелось выбраться из этого склепа. Я уже практически не чувствовала ступни. Только легкое покалывание. В свете телефона я разглядела его причину – длиннющая многоножка. Всей своей тысячью ног она пыталась преодолеть мою ступню.
– Надеюсь, все скоро счастливо закончится, – сказал Матео. – Они же в последние недели много всего пережили.
– Что именно ты имеешь в виду? – спросила корреспондент с профессиональным любопытством, не оставляя попыток выудить из этого разговора еще хоть что-нибудь.
– Что я имею в виду? – эхом повторил Матео. – Ну, все с самого начала. Эту странную Инкен, лагерь, исчезновение рюкзаков, потом они оказались заперты в надобном домике…
– В надобном домике? – переспросила журналистка.
– Ну, в умывалке, – ответил он.
– Да, ты прав. Девочки много пережили и… – и всякое бла-бла-бла. Потом она поблагодарила мальчишек и пожелала им хорошо провести остаток каникул.
Многоножка покорила вершину моей стопы и теперь спускалась.
Наверху складывали вещи. Оператор хотел еще немного поснимать домик. Звуковик запинаясь попросил, чтобы ему помогли с кофром. Рюкзаки, подумала я. Рюкзаки! Рюкзаки исчезли в первое утро. Мы так и не выяснили, чьих рук это дело. Но откуда Матео об этом знает? Может, о пропаже рассказала полиции Мимико. Но ведь ее утром уже не было.
Бея сжала мне руку так, словно хотела что-то сказать. Я сжала ей руку в ответ. Ее рука сейчас была теплее моей.
Наверху шаги двинулись в сторону двери, но остановились. Администратор съемок спросил про других людей в садоводстве.
– Мы тут никого не знаем, – сказал Матео.
Наверное, тот тип сделал непонимающее лицо. Почему вы тут никого не знаете? Такое в маленьком садоводстве практически исключено.
– А откуда вы? – поинтересовалась корреспондентка. – Если можно спросить. Можно же, да? – переспросила она.
В нормальной ситуации затруднений в ответе на такой вопрос не возникает – разве что человеку хочется что-то скрыть. Бея снова сжала мне руку.
– С севера, – сказал Оле.
– С побережья? – уточнила она.
– Не, с севера, но не настолько, – Оле засмеялся.
Бея сжала мне руку еще сильнее.
– Ну, тогда наслаждайтесь прекрасными Рудными горами, пока вы здесь, – сказал администратор съемок.
Я не решалась ничего сказать и боялась того, что скажет Бея.
Я осторожно стала разминать ноги и ступни.
Бея отпустила мою руку и хрустела пальцами. Сколько времени парни будут выжидать, прежде чем убрать стол и ковер? Наверняка съемочная группа захочет еще поснимать садоводство. Может, они пойдут на соседний участок к домику Стонущей матери, увидят, что дверь там открыта, войдут, возьмут книги с полки, и из одной выпадет мой листок.
Братья в туннеле под Мильхфельсом
Я начала считать.
На десяти Бея прошептала:
– У меня есть пара неприятных вопросов к этим предателям.
Я продолжала считать. На тридцати девяти в домик вернулся Юрек. Он объявил, что журналисты сейчас снимают впереди, на парковке.
– Но без Ганса, да?
– Нет, Ганс уехал домой. Как прошло интервью?
Наверху тишина. Оле или Юрек, наверное, ответили мимикой. Долго было тихо. Они что там, записки друг другу пишут?
На семидесяти четырех во мне стала подниматься ярость. Они что, специально нас тут внизу решили подольше подержать, чтобы обо всем договориться?
Бея встала и забарабанила в люк.
– У меня клаустрофобия, эй! – Никакой реакции. Тогда она закричала еще громче: – ЭЙ!
Что там происходит? Не могли же они уйти?
– Выпустите нас! Немедленно! – вопила Бея.
Если звуковик сейчас где-то поблизости пишет фон, он наверняка это услышит. Тихие крики Беи попадут в его направленный микрофон, и он различит ее голос в своих больших наушниках.
– Бея! Прекрати! – сказала я. – Вдруг кто-нибудь услышит!
– Я же не затем ору, чтоб никто не слышал. – Она встала на самый верх лестницы, размахнулась всем туловищем и долбанула люк.
Наверху было все так же тихо. Даже шагов не слышно.
В этот момент на меня напала паника: она будто носилась вокруг, как вирус, который передается через крик. Я уже была уверена, что парни оставили нас одних, что мы застряли здесь, внизу, что мы тут сдохнем, что мне придется сначала съесть свои ноги, а потом левую руку. Нож-то у меня с собой?
Я втиснулась рядом с Беей и тоже навалилась на люк. Если мы вдвоем поднажмем… Паника у Беи усиливалась из-за моей, а моя – из-за ее. Мы вопили, стучали, давили изо всех сил на люк.
Теперь я тоже не сомневалась, что парни – предатели. Бея уже не стеснялась в выражениях.
Наконец наверху послышалось какое-то движение. Стук и шаги. Наверняка двигают стол. Сворачивают ковер, который гасил шумы.
После большого страха на меня напал страх малый – вдруг люк откроют не те люди. Телевидение. Полиция. Обязательно надо было так орать?
Я зажмурилась от света… А когда открыла глаза, не сразу поняла, что я вижу. Бея что, упала?
Она на ком-то лежит.
У нее опять что-то с коленом? Почему тогда у нее дергаются руки? Она замахивается снова и снова.
Я слышу крики парней.
Вижу, как они бросаются на Бею.
Они крепко держат ее за руки и тащат к дивану.
Матео лежит скрючившись на полу. Когда он убрал руки с лица, я увидела, что из носа у него течет кровь.
Она его побила.
Парням было трудно удерживать Бею.
Первым заговорил Матео. Он все еще лежал на полу. Прямо около открытого люка. Из носа текла кровь, капала на пол справа и слева. Кровавые усы.
– Окей, это было заслуженно.
Он сел, стер усы левой рукой.
– Меня так мучила совесть. Но теперь стало лучше, – тут он улыбнулся в сторону дивана, где сидели три борца. Бея помятая и потрепанная. Оле с разодранным воротом футболки. У Юрека пропали очки.
Матео засмеялся.
– Я думал, вы не узнаете, но сейчас мне правда лучше. Гораздо лучше!
