— Так бывает, — не менее спокойно возразил журналист.
Хуур долго смотрел на Лаврова, который не подавал виду, что ему это не очень приятно. Он глядел на очередных пациентов в уже успокоившейся очереди, но чувствовал на себе взгляд старика.
— Ты за камнем пришел? — вдруг спросил дед.
Виктору пришлось обернуться к нему.
— За каким камнем?
— Не лги мне, белый. Я вижу тебя насквозь! — сверкнул глазами старик.
— Насквозь? Чего же я этого не чувствую, дедушка? — съязвил Лавров.
— Ты пришел за говорящим Камнем Свободы! Я чувствую в тебе силу. Ты не такой, как все белые.
— Я это слышал уже тысячу раз, Хуур, — засмеялся Виктор. — Я объездил весь мир, и в каждом селении каждый старик или старуха мне говорили, что я избранный. Но пока я что-то никуда не избирался. Даже в украинский парламент.
Виктор вдруг понял, что сказал глупость. Скорее всего, старый сомалиец даже не знал такого слова. Но Хуур стоял на своем:
— В тебе нет зла… Или ты притворяешься. Белые хорошо умеют притворяться… Но помни, что Камень Свободы только для добрых людей. Он умеет мстить…
С этими словами Хуур встал и, не говоря больше ни слова, с обезьянкой на плече зашагал в сторону своей крохотной сторожки у ворот.
— Еще один сумасшедший. Сколько их было на моем пути, — пробормотал Лавров.
— Ты о чем, Петрович? — спросил Игорь, сидящий рядом.
— А ты что, не слышал?
— Что? — удивился Игорь.
Виктор оглянулся. Он чувствовал себя нашкодившим подростком. На него смотрели глаза сразу нескольких человек из очереди, стоявших на прием к Аниссе.
— Хорунжий, или ты глухой? Ты слышал, что сказал Хуур?
— Кто?
— Ты еще спроси, кто я, и точно пинка получишь! — окончательно рассердился Лавров.
— Да ты не злись, а расскажи толком, что произошло?
Журналист поднялся и зашагал в сторону ворот, где в маленькой будке сидел старый охранник. Он резко дернул ручку двери. На него глядел заспанный старик Хуур глазами, полными непонимания.
— Хуур, повтори, что ты сказал?! — строго выкрикнул Лавров на английском.
Сомалиец смотрел так, как будто где-то прожужжала муха. Он не понял ни слова.
— Хуур! Если ты будешь…
— …Оставь его в покое, мистер путешественник! Он не понимает никакого языка, кроме сомали.
Виктор повернулся и увидел перед собой Аниссу. Женщина улыбалась одними глазами.
— Пойдем лучше, я тебе что-то расскажу.
— Почему Хуур меня обманывает? — в замешательстве спросил Виктор, направляясь вместе с эфиопкой в строение.
— Кто?
— Хуур, старик этот ваш, — опять начал раздражаться Виктор.
— Его зовут Аворебзак…
Виктор в смятении шел за Аниссой. Что это было? Старик, обезьянка… Локи.
— Локи, не балуйся! — строго крикнула Анисса мартышке, которая сидела у входа, привязанная поводком к скамейке.
— Локи? — переспросил Виктор.
— Мы ее держим как сигнализацию от змей, крыс и крупных хищников, — пояснила врач и жестом пригласила обескураженного Виктора пройти внутрь постройки.
— Зачем ты взял в экспедицию человека с одним глазом? — Анисса смотрела на Виктора, как школьная учительница смотрит на в очередной раз провинившегося классного разгильдяя.
В приемной не было больше никого, и гулкий голос эфиопки отдавался дребезжащим звуком в стеклянном медицинском шкафчике со стерилизаторами, шприцами и всякими склянками.
— Что значит с одним глазом? — переспросил журналист.
Он был далек от предмета беседы, так как еще не пришел в себя после странного разговора со старым сомалийцем. Разговора, которого, оказывается, вовсе не было. Или был?
«Странное место. Что это так влияет? Пища? Грибов мы вроде бы не ели. Деревья?» Виктор слышал от аборигенов племени масаев, что в саванне есть оазисы, которые подавляют волю и внушают страх и уныние, а иногда показывают то, чего никогда не было, но, может быть, будет. Лавров отнесся к этим россказням как к очередному бреду отсталых сказочников-шаманов, живущих первобытнообщинным строем в XXI веке. Но сейчас он сам стал свидетелем непонятного явления, которое, похоже, может объяснить только психиатр. «Надо быстрее двигаться дальше, иначе сойдем с ума, так и не достигнув цели».
— Анисса, мы, наверное, скоро уедем, — невпопад заявил Виктор.
— Мистер Лавров, ты меня не слышишь? Этот мужчина, Маломужич…
— …Маломуж, — поправил Виктор.
— Маломуж, — согласилась эфиопка. — Он не видит на один глаз…
Глава 12
Родину не выбирают
— Это случилось в одной из западных стран при разгоне демонстрации… Пошел напряг… Властям не помогали даже водометы. Протестующие стали кидать «коктейли Молотова…»
Олег рассказывал о своей беде сбивчиво, каждое слово давалось ему с трудом. Он не хотел переживать произошедшее еще раз и вспоминать о том, чем закончилась для него поездка с информационно-аналитической службой год назад.
— Потом в нас стали кидать камнями. Я изворачивался, как мог… У меня же камера с канала… Не дай бог разбили бы — век бы не рассчитался… И тут хлопок. Что это было? Не знаю — петарда, взрывпакет… Не знаю. Сразу обожгло. Но камеру не уронил…
Олег нервно рассмеялся.
— …А потом сколько ни ходил по врачам — без толку. Говорят, ничего сделать нельзя… И бельмо начинает расти.
Виктор посмотрел Олегу в глаза. Действительно: его правый глаз в глубине радужной оболочки был словно подернут дымкой.
Олег Маломуж был прекрасным оператором — настоящим профессионалом своего дела. Давным-давно кто-то очень точно сравнил работу оператора с оруженосцем при рыцаре — репортере. Насчет Маломужа коллеги на телеканале шутили, что если бы у Дон Кихота был такой Санчо Панса, он бы завоевал всю Испанию. И правда, Олег владел таким количеством приемов съемки обычной телекамерой, что окружающие только удивлялись, откуда он все это берет. И вот теперь такая беда…
— Но почему ты сразу мне не сказал? — наконец выдавил из себя Виктор.
— Рассказать кому-то — сразу лишиться работы. А мне детей кормить нужно, — коротко ответил Олег.
И Олег кормил. Уже год после того, как правый глаз оператора перестал видеть, Маломуж продолжал работать на канале и никто ничего не заметил. Мало того, видеоматериал одной из его летних съемок был удостоен награды за высокий профессионализм.
«Так вот почему ты не увидел жирафа в гостинице и льва в саванне… — думал Лавров. — Но какие он кадры сделал по пути сюда! Как? С одним видящим глазом. Уму непостижимо».
