— И вот потому, что христианство не нами создано, оно не до конца постижимо нашему уму, — продолжил Павел. — Не мы его создали, поэтому мы не можем расчленить его на формулы, на продукты нашего умственного труда.
— В этой недоступности для человеческого ума возникает опасность сектантства, — поднял указательный палец Петр.
— Когда человек считает достаточным то, что он понял в христианстве, — подтвердил Павел. — То, что ему оказалось открыто, то, что он пережил, ощутил, смысл чего он понял и говорит: «Я наконец-то понял все. Христианство — это то, что я думаю, что я понял в христианстве, это и есть само христианство».
— Человек очень склонен к подмене Бога неким умственным идолом, которого он возводит в своем сознании, — Петр явно наслаждался беседой с умным собеседником. — То есть «мое представление о Боге — это и есть высшая святыня». И такой человек молится не Богу, а своему представлению о Боге.
— В конце концов, он все равно молится самому себе? — уточнил Павел.
— Да, — подтвердил Петр и обратился к дочери: — Авишаг, из кувшина капает вода. Он протекает?
Девушка подошла к медной посудине, висевшей на настенном крюке, и увидела лужицу, набежавшую из трещины в спайке.
— Я его уронила… но я не знала… — она улыбнулась чему-то, о чем ей напомнила вмятина на кувшине.
Она сняла его с крюка и перелила оставшуюся воду в медный котелок.
— Интересно было бы узнать, — обратилась она к пожилым мужчинам. — Какой на самом деле префект Климент, сын сенатора Пуда?
— В каком смысле? — переспросил ее отец.
— Он… — девушка, зная, что ее не видно за колонной, мечтательно посмотрела в потолок. — Он такой великодушный и благородный.
Авишаг взяла котелок и повесила его на место кувшина.
— Да, — со вздохом сказал Петр. — А как великодушно он использовал хлыст!
— Его к этому приучили, — попыталась оправдать юница объект своих мечтаний.
— Его надо от этого отучить, — сказал Павел и спросил: — Все знают о сегодняшнем собрании?
— Все, кроме некоторых, — отозвался Петр. — Я отправлю Витурия им сообщить.
Павел посмотрел на десятилетнего мальчика, игравшего в углу с собакой, и выразил сомнение:
— Зачем посылать ребенка с таким поручением?
— Его заподозрят в последнюю очередь. Ты сегодня видел, что может случиться, — пояснил Петр и позвал: — Иди сюда, Витурий!
— Иду, отец, — отозвался мальчик в хитоне болотного цвета. На его правом плече не было застежки.
В это время Авишаг накрывала на стол. Она взяла керамическое блюдо, на котором под льняной салфеткой лежал хлеб, подняла тряпицу и увидела там лишь один недоеденный кусочек. «Ай-й-й-й, я забыла хлеб!» — подумала она и сокрушенно покачала головой.
— Ты знаешь, что у нас сегодня собрание? — спросил сына Петр.
— Да!
— За Тибром, на восточном склоне холма Яникул?
— У Свайного моста, я знаю, отец!
— Тогда иди и скажи Луке и Пуду.
Мальчик кивнул.
— Иди по самым узким улицам и смотри, не идет ли кто следом.
Витурий пошел на выход, но был окликнут сестрой.
— Ты потерпишь без ужина?
— Да, я быстро!
— Я забыла хлеб, ты не зайдешь за ним?
— Мне нужны деньги, — улыбнулся сорванец.
— Я за него уже заплатила, — терпеливо пояснила девушка материнским тоном. — Скажи Пистору, он вспомнит.
— Мне он отдаст, — согласился Витурий и скрылся за дверью.
* * *
Пекарь катал по поверхности стола кусок теста, формируя из него булку. У окна сидел громила и с наслаждением отрывал горячую корочку от только что испеченного паниса. Пройдоха свою долю уже съел, и было видно, что был бы не прочь съесть еще.
— Пистор, Пистор! — позвал пекаря Витурий, забежавший внутрь пекарни. — Авишаг сказала, что…
— Ты сегодня опоздал, — ответил ему пекарь, не отрываясь от работы. — Но тебе повезло, что хлеб остался.
Громила посмотрел на пройдоху — мол, слушай внимательно.
— Авишаг забыла… — пояснил мальчик.
— Еще бы несколько минут, и я бы ушел домой, а ты бы остался голодным, — пекарь достал с полки панис с заранее подготовленными разрезами, чтобы можно было разделить каравай на восемь равных частей.
Мальчик протянул руки, но пекарь возразил:
— Сначала деньги!
— Но Авишаг уже заплатила, ты разве не помнишь?! — рассердился Витурий. — Конечно помнишь! Она положила деньги сюда и убежала.
Пекарь заметил, что соглядатаи из засады в его пекарне все поняли и приготовились. Он еще надеялся спасти мальчика и прижимал каравай к себе. Но Витурий дотянулся через прилавок:
— Давай хлеб! Нам ужинать пора! Давай! — с этими требованиями он выхватил каравай у пекаря и поспешил на выход, но громила преградил ему путь, уперев ногу в прилавок, а пройдоха сзади зажал ему рот и вывернул руку. Громила забрал хлеб и вывернул вторую руку мальчика. Они вынесли бедного Витурия из пекарни.
Глава 16
Последняя проповедь Павла
— Христос принес нам огромный дар, — объяснял Павел своему собеседнику. — Причем дар такой, какой не вмещается в слова. Многое сотворил Иешуа, о чем даже если написать вкратце — весь мир не вместил бы написанных книг. Это означает, что слово стало плотью. Слово не стало словами. То, что сделал Христос, не вмещается в книги и не вмещается в слова. А раз так, то возникает опасность не уловить тихое веяние духа, тихое веяние ветра. Не уловить его, не ощутить и пройти мимо него.
— Очень легко стать полухристианином, — согласно кивнул Петр. — Вот в чем дело: очень легко стать христианином на четвертиночку. И в этой четвертиночке замереть и сказать: «А большего и не надо, это все. То, до чего я дошел, и есть предел, это и есть норма».
— Вот тогда и возникают искажения христианства и подмены христианства, — подчеркнул Павел. — Вот почему я путешествую от общины к общине, рассказывая, в чем суть учения Иешуа.
В этот момент в дверь требовательно постучали.
— Витурий? — предположил Павел.
— Нет, — возразил Петр. — Мы так не стучим.
Хозяин дома подошел к двери.
— Кто там?
— Откройте!
Авишаг улыбнулась: этот голос она слышала сегодня у фонтана.
— Кто вы? — спросил ее отец.
— Префект Климент!
Петр посмотрел на подошедшего к двери Павла.
— Лучше его впустить, — посоветовал тарсянин.
— Но он может без всяких доказательств… — начал возражать Петр.
