Запоздавший раб с амфорой вина на плече метнулся в нишу дома, когда в переулок ворвался отряд бегущих преторианцев. Отряд возглавлял Климент, перед ним бежало два факелоносца.
— …Если бы каждый знал то, что знаю я. Если бы я знал, что Его послание дойдет до каждого сердца… Иисус любил своих братьев. Которые тоже Божьи дети…
Два легионера зацепили петлей увлеченного проповедью христианского дозорного, свалили его на землю и беззвучно закололи мечами.
— …Он доказал, что смерти нет, — вещал Павел. — Есть лишь дорога к Отцу, к вечной жизни. Иисус знал это. Он пережил это сам…
Тигеллин жестом подозвал лучника и указал на писца. Солдат прицелился и выстрелил. Писец со стоном завалился набок.
— Смотрите, это стрела! — крикнул кто-то.
— Гасите факелы! — приказал Павел и скрылся за деревом.
— Нас предали! — воскликнул Петр, вышел на возвышение и поднял ладони. — Смерти не надо бояться…
Но его не слушали. Христиане попытались бежать на холм, чтобы спрятаться в развалинах храма. Их встретили лучники и град стрел. Люди бросились вниз к Тибру, но и там шеренга лучников по команде командира выстрелила в плотную толпу. Вопли раненых раздавались отовсюду.
В это время по Свайному мосту бежал отряд гвардии преторианцев, ритмично звеня оружием и щитами…
Христиане упали на колени и стали молиться. Лучники расстреливали их, неподвижных и покорных. Авишаг стащила отца с возвышения и спрятала рядом с Павлом в тени дерева.
Добежавшие до рощи гвардейцы окружили подразделение армии.
— Прекратить стрелять, — громко крикнул Климент.
Он прошел к месту, где несколько минут назад люди с благоговением слушали проповедь, а теперь умирали, истекая кровью. Нашел тех, кого искал, за большим деревом. Они сидели на корточках между корней.
— Авишаг, — позвал он девушку, опустился на колени и взял ее за руку.
— Они умирают! — разрыдалась юница.
— Кто?! Павел, Петр?
— Нет, они, — она указала на десятки смертельно раненных стрелами христиан.
Павел снял с себя суму и надел на Климента.
— Тебе придется опять хранить камень Иисуса, сын мой, — сказал тарсянин. — Из тюрьмы я могу не выйти.
Петр, который уже знал, что крестник Павла благословлен им на службу в императорской гвардии, тоже встал и возложил руки на плечи Климента:
— Теперь ты становишься главой христианской общины. Спаси, кого сможешь. Я чувствую, что мне это не удастся.
— Не те ли это старики, которых ты спас у фонтана, Климент? — раздался над ними голос легата Тигеллина. — Ты не знал, конечно, что они христиане, иначе не отпустил бы их. Почему прекратили стрельбу? Твоя забота о христианах — предательство! — продолжал обвинения военачальник.
— Возьми эти слова обратно! — тихо потребовал Климент, вставая с колен и чуть наклоняя свое серебряное копье в боевое положение.
— Если я погорячился, я сожалею об этом, — выдавил из себя Тигеллин и ушел в центр поляны, резко развернувшись и взмахнув плащом.
— И каков будет приказ префекта императорской гвардии? Что нам делать с христианами? — спросил во всеуслышание легат.
Легионеры армии и преторианцы гвардии замерли, ожидая распоряжений Климента.
— Подберите раненых, — приказал префект. — Остальных отведите в Марсову тюрьму!
— Почему в Марсову тюрьму, а не в подземелье при арене? — поинтересовался армейский начальник.
— Пусть будет так, как я сказал! — ответил начальник гвардии.
Легионеры погнали христиан в тюрьму, а оставшиеся гвардейцы проверяли раненых и убитых и выуживали из щелей спрятавшихся. Маленькая девочка, бросив свою куклу, пыталась вытащить стрелу из ребер мертвой матери. У нее не хватало сил, и она тихо плакала…
Климент велел помощнику после смены караула забрать из тюрьмы Авишаг и привести к нему домой.
* * *
В доме сенатора Пуда царило веселье. Служанки разносили яства и вина. Музыка оркестра едва заглушала смех гостей и заздравные тосты.
— Климент, — приподнялся Пуд на локте. — Куда ты опять убегаешь? Ты даже кубка не допил.
— Личные дела, отец, — ответил, взмахнув рукой, его сын в белой тунике с двумя красными вертикальными полосами. — Личные дела, не терпящие отлагательств. А вы продолжайте!
Он жестом руки приказал рабыням опустить полог и скрыть свою часть залы от посторонних взглядов. Потом нетерпеливо постучал пальцами по звонкому медному диску, свисавшему на двух шнурах.
— Приведи ее сюда, — приказал он явившейся на звон диска рабыне.
Из-за занавеса показалась голова Пуда в лавровом венке.
— Что тут происходит? Почему ты убежал с пиршественного ложа?
— Зачем есть черствый хлеб, когда в доме есть вкусная еда? — замысловато ответил Климент. — Возвращайся к гостям и передай всем мои извинения.
Пуд скрылся за пологом. С другой стороны комнаты рабыни ввели Авишаг и скрылись с глаз. Девушка была помыта, причесана и переодета в белый греческий хитон с застежками-фибулами на обнаженных плечах.
— Климент! — воскликнула девушка и протянула к нему руки.
— Я хотел увидеться с тобой раньше! — мужчина стремительно подошел к ней и прижал к себе.
— Тогда почему ты этого не сделал?
— Меня вызывали во дворец, а потом с полудня у отца начался этот банкет.
Авишаг села и прижала лицо к руке любимого.
— Климент, вчера я сказала, что моя жизнь значит для меня больше.
— Как же, я не забыл.
— Как внезапно все изменилось, я захотела жить!
— Ты будешь жить! — Климент сел рядом с возлюбленной.
— Разве теперь это возможно?
— Как-нибудь все уладится, твое место рядом со мной!
— Ты меня не понял: как я могу жить, когда других убивают? Надо что-то сделать!
— Это невозможно!
— Я не смогу быть счастливой, даже с тобой!
— Какая чушь! — Климент вскочил, чтобы налить ей вина.
— Постарайся им помочь!
— У тебя начинается совсем новая жизнь со мной, — Климент протянул ей золотой кубок с вином, разведенным водой. Того самого вина, в той самой пропорции, что когда-то наливала ему Мессалина.
Авишаг осушила кубок и произнесла чуть пафоснее, чем следовало бы:
— Мне ничего не осталось, кроме моей веры во Христа.
— Верить надо не во Христа, а самому Христу, — поправил ее мужчина. — В христианских сказках не больше правды, чем в языческих, в которые я верю не больше императора.
