— Нет, Владимир, — возразил глухим голосом Ижберн. — Было бы так, я перешел бы к тебе. Но закон и порядок римлян, свобода и справедливость эллинов, искусство, наука и Бог, обетующий нам возрождение, — вот что такое наша цивилизация! Это не материальные, но духовные ценности. И многие викинги поняли это, включая твоего побратима Олафа. Что до меня, я буду до последних сил сражаться за это.
На столь духоподъемную тираду византийского посла киевский князь ответил лишь скептической миной.
— Хорошо, Владимир. Я обещаю тебе в жены византийскую принцессу, а за это ты не только пошлешь в Царьград шесть тысяч викингов, но и завоюешь нам обратно Херсонес, что отложился за мятежником Вардой Фокой Младшим, объявившим себя императором.
— Корсунь я разграблю, — предупредил киевский князь.
— И да простит тебя Бог! — согласился византийский посол.
Окончательно договорившись, они вернулись к столу, где как раз подали разные ягоды: малину, землянику, ежевику, голубику и чернику. К ним вынесли и сыры.
В то время самой большой проблемой на кухне было хранение продуктов, холодильников-то не было. И в теплое время года неизбежно приходилось придумывать, как их консервировать, а не съедать немедленно. Соль — удовольствие дорогое. Приходилось изобретать, как без соли вялить мясо и рыбу. Молоко быстро скисало и как напиток на пирах не подавалось. В основном молоко шло на масло и сыр. Сельская семья, поставлявшая на княжеский стол сыр, должна была варить его «головами», равными по размеру заду женщины, которая его изготовляет.
Ромеям было непривычно вкушать сливочное масло, в Византии ничего в этом не понимали и потребляли только оливковое.
Глава 18
Тайны византийского двора
Константинополь, столица Восточной Римской империи. На ее покорном трудолюбивом населении лежало бремя императорского двора. Тридцатилетний император Василий II и его соправитель, двадцативосьмилетний Константин VIII вместе с придворными расточали остатки империи, изысканно приближая ее погибель.
Василий развлекал себя зрелищем танца с саблями. Он любил лицезреть мускулистые тела танцоров. Ему подали вино в тяжелой золотой чаше на массивной ножке. Император, прежде чем отпить, велел полакать оттуда своему ручному гепарду.
В зал императорского дворца в сопровождении четырех фрейлин вошла принцесса Анна — высокая полногрудая брюнетка в бело-голубой тунике. На голове ее была золотая диадема, в ушах — массивные трехэтажные серьги, на шее жемчуга.
— Приятно видеть, что император пьет с таким удовольствием! — обратилась она к Василию.
— Молчи! — совсем нелюбезно отозвался Василий. — Ты приносишь несчастья!
— Значит, братец, ты уверен в своих подданных, раз не боишься, что тебе могут подмешать яд, — двадцатичетырехлетняя принцесса подошла к ложу императора и насмешливо продолжила: — Хотя ты бог, а значит — бессмертен.
— Но пробник-то мой не бессмертен! — усмехнулся Василий, указав на своего любимца гепарда.
— Как же это ты удостоила нас своим присутствием? — спросил сидевший тут же Константин.
— Одиночество, брат, некому посвятить себя, — ответила Анна. — У меня же нет сына.
— Ты бы не знала, что с ним делать, — подколол ее тот.
— Как и ты: не знаешь, что делать со своими дочерями! — огрызнулась Анна в ответ брату, который никак не мог родить наследника Македонской династии.
Дворецкий объявил о прибытии полководца императорской гвардии Ижберна.
— Вон все! — встал и приказал придворным Василий.
Челядь разбежалась.
— Что же заставило тебя подписать столь унизительный договор? — грозно спросил император у вошедшего посла. — Это неслыханное оскорбление для империи! Кто будет платить викингам за то, что они воевали за Киев? И будто мало вреда, который ты нанес империи, ты еще и требуешь брака нашей принцессы, что нужно лишь для удовлетворения честолюбия Владимира! Ну, что молчишь? Защищайся!
— Что говорить? Это лишь слова. Не по мне от слов защищаться!
— Это не слова, — вмешался Константин. — А прямые обвинения. Договор, который ты подписал от нашего имени, недостоин Римской империи и бесчестит нас. Приняв его, ты предал своих императоров и наш народ. И возможно, вступил в заговор с Владимиром. Все обвиняет тебя!
— Хорошо! — развел руками Ижберн. — Отдай варангам приказ, которого они вряд ли ждут! Но запомни: болгары не пощадят ни империи, ни тебя с братом!
Константин обернулся к старшему брату:
— Что Василий скажет об этом?
— Я уповаю на понимание между людьми доброй воли, — уклончиво ответил соправитель.
— Но здесь не идет речь о людях доброй воли. Это русы! Русы!!!
— Но рядом с Владимиром есть Олаф, его побратим, он человек благородный и великодушный.
— Правда, правда! Конечно, Олаф! — Константин обернулся к Ижберну. — Почему же ты молчишь об Олафе?
— Потому что таких викингов, как Олаф, немного, брат, — ответила за посла принцесса.
— Анна! — воскликнул Василий. — Я тебя предупредил! Чтоб ни слова зловещания, ни от тебя, ни от других!
— Не смей повышать голос на невесту киевского князя! — одернула та императора.
— Мне страшно, — искренне пожаловался Константин. — А я не выношу страха, мне от него плохо.
— Мне там тоже было страшно, — заявил Ижберн. — За вас, за империю. Если я принял условия русов, то лишь для того, чтобы выиграть время. А нам оно нужно, дабы заключать договоры, укреплять оборону и обучать легионы. Действовать нужно быстро. Если немедленно не принять все меры, то в тот день, когда Варда Фока Младший придет со своими войсками, никакие, даже самые быстрые лошади не спасут вас, никакой лес вас не укроет.
— Хватит! Пусть он замолчит! Арестуйте его, делайте с ним, что угодно, но пусть он молчит! — закричал Константин.
Варанги из наемников-викингов проводили своего начальника Ижберна под арест. В его собственные покои. Ночью у входа в них появилась девичья фигура. Но ее не пропустили стражники, облаченные в амуницию, представлявшую собой смесь традиционного обмундирования и оружия викингов с блестящими византийскими доспехами.
— Сюда никому нельзя, — остановил ее начальник караула. — Приказ императора!
Девушка откинула вуаль. В лунном свете блеснули жемчужины на полуобнаженной пышной груди. На стражников с вызовом смотрела принцесса Анна.
— Пропустите ее, — буркнул варанг.
Она вошла в покои, облицованные мрамором и бронзой.
— Приветствую тебя, Ижберн! — сказала Анна и прижалась спиной к ребристой входной колонне.
— Анна? Что ты здесь делаешь? — удивился полководец и скрестил на груди руки.
