— Мара, — обратился к ней с заметным почтением Петр и указал на Павла. — Это…
— …Я знаю, — оборвала Петра Мирьям и тут же обратилась к Павлу: — Спаси тебя Господи, рав Шаул. Что привело тебя к нам?
— Он пришел… — начал Петр.
— …Подожди! — воскликнул тарсянин. — Дай я скажу. Мара… я ваш самый жестокий гонитель… Был… Я был таким. Но я похоронил в себе Шаула из Тарса и хочу дать родиться новому человеку с именем Павел.
Мирьям ничего не ответила, лишь слегка кивнула головой, внимательно всматриваясь в лицо Павла.
— Он помогал убивать Стефана! — вдруг раздалось у них за спиной.
Мужчины обернулись и увидели иудея лет тридцати пяти в длинном грязно-желтом хитоне с завязкой под самым горлом. Кудрявую голову незнакомца покрывала шапочка-кипа.
— Это Шимон из Каны, — шепнул Петр.
Шимон. Павел слышал о нем и ранее, еще от Нафанаила и Филиппа в синагоге Дамаска. Шимон Кананит, сводный брат Иешуа по прозвищу Зилот
[1], был одним из самых ревностных служителей христианства. Это он во время пира, устроенного в его доме, обратил воду в вино.
Бывший дознаватель Синедриона и раввин от Храма первосвященника впал в ступор. Что ответить этому ревнителю? Как убедить его и всех присутствующих в том, что прежнего Шаула больше нет?
— Он многих взял под стражу, — продолжал обвинять Шаула Шимон Кананит.
— Это все правда, — еле слышно произнес Павел и потупил взгляд.
— Ты признаешься?! — поймал его на слове Шимон Кананит.
— Я просил Бога простить меня.
— Почему мы должны верить тебе? — спросил Шимон.
— Я говорил с Иешуа… — начал было объяснение Павел.
— …Не смей называть это имя! — вскричал Шимон.
— Я преследовал, отправлял на казни, иногда убивал непокорных сам. И все же… Это делал другой человек, Шимон…
— …Я тебе не Шимон! Я тебе вообще никто! — продолжал гневаться Кананит.
— Шимон, — вдруг вступилась Мара. — Позволь этому человеку высказаться. Путь к Богу у всех разный, но неисповедимы пути Господни.
Слова Мары слегка успокоили «ревнителя».
— Я принял Крещение от Филиппа и Нафанаила и… Я говорил с Иешуа! — торжественно объявил Павел, и все присутствующие издали возглас удивления.
— Ты лжешь! — опять закричал Шимон. — Лжец! Лжец! Гоните его!
— …Хорошо! — повысил голос Павел. — Если вы мне не верите, то…
Павел вдруг заговорил словами, которые слышал ночью от Камня:
— Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы…
Слушая бывшего гонителя и изувера, Мара, Петр и Шимон умолкли.
Это было невероятно! Павел говорил то, о чем нигде не было написано! Шимон, стоящий рядом, оцепенел. Мара, по-прежнему находящаяся высоко над ареной, склонила голову. Петр благоговейно улыбался.
— Я же не зря ему верил, — после долгой паузы обратился Петр к Маре и Шимону. — Он и вправду слышал голос Иешуа!
— Откуда ты знаешь, что это правда? — нервничал Шимон.
— Да, да. Все так. Именно так, — тревожно произнесла Мара. — Будто сам Иешуа рядом.
— Главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям, — произнес Павел.
Глаза Мары заискрились, в них дышала сама жизнь. Она глубоко вздохнула и положила руку на сердце.
— Те же слова…
— А-а-а… — перебил Шимон. — Слова, слова, слова. Это ловушка для Мары и верных.
— В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… — ответил Павел языком Библии.
Шимон не нашелся что сказать и замолчал.
— Продолжать? — почти сердито спросил Петр. — Брат мой Шимон, продолжать?
Все знали вспыльчивый характер Петра. Это он мечом отрубил первосвященнику ухо, когда стражники пришли за Иешуа в Гефсиманский сад.
Шимон молчал. Павел же понимал, что главное оружие против скептика — это слово Иешуа, поэтому заговорил вновь:
— Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
— Брат мой Павел! Вручаю тебе свое благословение! — воскликнул Петр. — Отныне ты наш и никто не посмеет сказать, что ты не наш.
С этими словами он подошел к Павлу и обнял его.
— Но как ты… откуда ты узнал? — спросил пораженный Шимон.
Павел вспомнил, как этой ночью, кроме всего прочего, Иешуа попросил его никому не говорить о плинфе.
— Но почему? — изумился тогда тарсянин. — Мне казалось, что не стоит скрывать…
— …Стоит, дорогой мой. Стоит, — грустно ответил Иешуа. — Камень не должен попасть к злодею… А наши христиане по доброте душевной могут сами отдать его в злые руки…
— Но ведь я буду рядом!
— Этого мало… Даже Петр, уж на что «камень», не устоял и, боясь за свою жизнь, трижды отрекался от меня.
— А я? — нерешительно промямлил Павел.
— А ты? — переспросил голос. — Такие, как ты, не боятся ничего. Наперекор всем страхам. Поэтому прошу тебя: умей еще и держать язык за зубами.
— Обещаю, — твердо ответил тарсянин.
Обещал и молчал. Кананит так и не услышал от Павла ответа. Тот лишь повернулся лицом к Маре.
— Мара, я…
— …Я верю тебе, Павел! Ты внял моим словам — впустил в свою душу любовь, — горячо воскликнула потрясенная Мара. — И я помню, как ты велел римлянам отпустить меня. Ты хочешь остаться с нами?
— Вам не обязательно видеть меня рядом собой. За мной сейчас не охотятся, пожалуй, только инвалиды. Я не хочу подвергать вас опасности. Все, что я хочу, — это благословения и дозволения.
— Дозволения? — переспросила Мара удивленно.
— Нести Благую Весть Иешуа, — пояснил Павел.
— Даю тебе свое благословение, Павел из Тарса, — сказала Мара, спускаясь к нему по ступеням на арену. — И дозволение говорить об Учителе. Но предупреждаю: если в сердце твоем есть место лжи — ты погибнешь. Ибо говорить ты будешь о самом Боге, о Христе и Мессии, который придет снова и утвердит Царство свое.
