В то же время оппозиционную группу прозвали «круглоголовыми» – это было насмешкой над полным отсутствием у них модных причесок. Еще с 1580-х годов люди, поднаторевшие в придворном этикете, смеялись над теми, кому этих познаний не хватало; и провинциальным джентльменам, и богатым горожанам было довольно неловко из-за недостаточной утонченности. На фоне войны это все казалось невыразимо мелким, но мы, люди, вообще мелочные существа. Если вы много лет считаете себя обиженными, осмеянными и отброшенными на обочину, то это чувство неизбежно повлияет на оценку даже самых важных вопросов современности. Очень немногие из нас полностью бесстрастны, оценивая достоинства и недостатки того или иного важного политического решения. Факты, цифры и логика видны сквозь окрашенную линзу личных отношений и чувств. А «кавалеры» уже довольно давно задевали чувства «круглоголовых». Еще раз подчеркну: я не хочу утверждать, что Гражданская война была вызвана всего лишь коллективным приступом раздражения. Я лишь указываю на культурные различия и предполагаю, что они совпадали с политическими и религиозными линиями разлома в обществе и могли ускорять процесс раскола.
Итак, вы джентльмен и в этом конфликте приняли сторону парламента; как вам здороваться с собратом-офицером? Французский куртуазный поклон уж точно не годится, но это не значит, что вы должны отказаться вообще от всех выражений уважения и вежливости. Необходимость таких жестов внушали вам с детства. Опять же, вы не хотите отказываться и от того, что придает вам джентльменский статус в чужих глазах. Поддержка социальной дистанции между джентльменом-офицером и простолюдинами-солдатами, если уж на то пошло, была важнее для парламентаристов, чем для тех, кто поддерживал короля. Джентльмены-парламентаристы, занимавшиеся свержением древнего общественного строя, вряд ли хотели разрушать его слишком сильно – вдруг в один прекрасный день они проснутся и обнаружат, что находятся на самом дне новой общественной иерархии? Под конец Гражданской войны, когда солдаты и левеллеры обсуждали будущее парламента в Патни, страх отмены социальных привилегий был вполне реален. Интересно, сколько джентльменов обрадовалось бы, если бы право голоса получил любой мужчина старше двадцати одного года? Поддержка социальной дистанции и порядка казалась совершенно необходимой. Внешних форм этой дистанции тоже не следовало избегать. Но каких именно внешних форм?
Или, может быть, вы подмастерье из Лондона, который присоединился к восстанию против короля и его придворных; вам чуть за двадцать, и вы видите, что парламент побеждает. Вы слышали речи Лилберна, и вам кажется, что возможно все. Насколько вам следует унижаться перед офицерами? Так же, как перед войной? Да и вообще, кто такой этот офицер? Мелкий дворянин, о котором вы и не слышали никогда? Разве не все люди равны перед Богом? Все очень сложно, и нет никаких простых, удобных, заранее обговоренных правил, учебников хороших манер и учителей танцев, которые могли бы вам помочь. Люди отчаянно метались в поисках уважительных форм обращения, которые казались традиционными и английскими, достаточно почетными и при этом не запятнанными иностранной неискренностью.
Одной из таких форм стал поцелуй в губы. Как мы уже видели в рассказе Самуэля Кихеля, поцелуй, несомненно, был традиционным жестом приветствия равного себе в неформальной или полуформальной ситуации. Кроме того, он нес в себе воспоминания о старом религиозном «поцелуе мира», жесте, который использовался в официальных ритуалах примирения, проводимых церковью. В отличие от многих других старинных религиозных жестов, например крестного знамения, поцелуй мира сумел без особых проблем перебраться из католической религиозной практики в протестантскую. Отличная иллюстрация к этому жесту – великолепная картина на стене в Найтслендской усадьбе близ Саут-Миммса в Хартфордшире, на которой изображается возвращение блудного сына; написана картина около 1600 года. Это обычное протестантское изображение, описывающее примирение отца и сына; они обнимаются и целуются в губы. Таким образом, приветственные объятия и поцелуй в губы казались многим современникам искренней и прочувствованной формой проявления уважения, не испорченной формальностями и напыщенностью.
Возвращение блудного сына: поцелуй в губы между отцом и сыном. Это эхо старинного ритуала «поцелуй мира», который символизирует примирение, радушие и гостеприимство
Для истовых пуритан это приветствие оказалось особенно привлекательным: оно подчеркивало братскую любовь и общие усилия под именем Бога. Кроме того, в войну покоя всегда не хватает, так что не стоит удивляться, что жест уважения, объединяющий в себе все эти смыслы, обрел большую популярность среди военных. По крайней мере в одном из политических памфлетов тех времен изображаются два военачальника, стоящих перед своими войсками, одетых в доспехи, с непокрытой головой, обнимающихся и целующихся. Памфлет посвящен недавно заключенному союзу. Мы не знаем, в самом ли деле два этих военачальника обнялись и поцеловались, подписывая договор, но этот образ был выбран из-за легко узнаваемого символизма. Именно такого поведения люди ждали от двух набожных, благородных лидеров.
На самом радикальном краю общества действовали многочисленные маленькие религиозные группы, которые с энтузиазмом переняли приветственный поцелуй. В 1657 году Джордж Фокс (многие считают его основателем религиозной группы, ныне известной как квакеры) писал: «Обычаи, и манеры, и увлечения мира, практикуемые жителями мира, тщеславны; встречаясь друг с другом, они спрашивают “как ваши дела, сэр”, и снимают шляпы, и расшаркиваются, и кланяются. “Я рад, что с вами все хорошо, ваш покорный слуга, ваш покорный слуга, мой господин, или сэр, или госпожа”, а потом, когда проходят мимо, тем же самым языком желают им зла, говорят о них дурное, желают, чтобы случилось несчастье». Отказ от всякого лицемерия и неискренности, как они их видели, стал одним из главных догматов квакерской веры, а это означало, что пустые церемонные жесты больше не нужны. Нужно было доказать сложное дело.
Возникло немало проблем; на некоторые из них указал Фрэнсис Хиггинсон, проповедник-пуританин, в 1653 году. Он жаловался, что когда квакер встречает кого-то на улице, то просто проходит мимо, «словно они животные, а не люди, не приветствуя никого и не отвечая на приветствия». Такое поведение беспокоило буквально всех. Далее, продолжает Хиггинсон, без обычных уважительных жестов и слов «трудно было различить, ушли ли они совсем или просто отошли в сторону, чтобы облегчиться». Возможно, фраза выглядит довольно странно, но она подчеркивает, насколько глубоко ритуалы вежливости были встроены в повседневный ритм жизни. Люди, впервые встречавшиеся с отсутствием поклонов и жестов со шляпой, часто считали, что квакеры – душевнобольные или инвалиды. В 1652 году Джордж Фокс и сам попал в ситуацию, когда на него то таращились с недоумением, то просто игнорировали: сбитый с толку судья, к которому он обращался, повернулся к его сопровождающему и спросил, «сумасшедший он или просто дурак».
