Члены шайки, к тому времени оказавшиеся на улице, сняли плащи, шляпы и другую свободную одежду и отдали их слугам. Выхватив рапиры и кинжалы, они «с громким шумом, криками и грохотом» набросились на несчастных стражников, которые «очень боялись за свои жизни». Из-за шума вокруг собралась целая толпа, и шайка начала ее провоцировать. Сэр Эдмунд Бейнем схватил одного несчастного старика за бороду и начал ее дергать. Стражники отступили, а «Проклятая шайка» с криками отправилась гулять по улицам. Когда они приблизились к собору Святого Павла, констебль Джеймс Бриггс, которому, судя по всему, сообщили о случившемся побежденные стражники с Брэд-стрит, выставил четырех своих стражников и поспешно направился за подкреплением. Эти стражники уже были «вооружены алебардами, какие обычно носят стражники». Томас Баджер, еще один член шайки, «вышел перед остальными» и требовательно спросил, почему они принесли оружие, после чего приказал им отойти, «иначе он заколет их рапирой». Бейнем схватился за алебарду Хью Вильямса, вырвал ее у него и ударил по голове, «нанеся большую рану, из которой полилась кровь». Томас Даттон нанес укол рапирой, который разорвал куртку Вильямса, лишь чудом не задев его живота. В этот момент прибыл констебль Джеймс Бриггс с подкреплением. Эдмунд Бейнем, только что уложивший Вильямса, снова махнул алебардой и «нанес сильный удар по голове Джеймса Бриггса и свалил его на землю, нанеся ему рану на голове, а затем еще две раны на теле». Но «Проклятая шайка» уже не имела численного преимущества, да и сами хулиганы уже были ранены (об этих ранах, полученных при сопротивлении аресту, протоколы умалчивают). Все было кончено, кроме криков – Бейнем не мог успокоиться еще долго. Когда местный цирюльник перевязывал раненых с обеих сторон, сэр Эдмунд снова увидел констебля Джеймса Бриггса. «Ты еще жив? – закричал он. – Я-то думал, ты умер, иначе я бы вогнал в тебя рапиру по самую рукоять». Когда «Проклятую шайку» увели прочь, он начал угрожать Бриггсу – как насилием, так и судебными исками, которые якобы могут подать его высокопоставленные друзья.
Джону Граймсу и Грегори Феннеру удалось избежать ареста, но вот сэра Эдмунда Бейнема, Вильяма Грантема, Томаса Даттона и Томаса Баджера судили. На суде все четверо заявили – что тоже было вполне в духе «Проклятой шайки», – что во всем виноват алкоголь, а они просто хотели немного повеселиться. Они отделались штрафом; штраф, конечно, был по тем временам огромным, 200 фунтов, но они были людьми богатыми.
«Проклятая шайка», несмотря на всю известность, долго не продержалась, но вот сама идея элитной банды никуда не делась. В 1623 году, например, Тайный совет расследовал деятельность банды «Tytere tue». Развивая традиции, они установили у себя весьма формализированную (и совершенно точно ритуализированную) структуру с титулами и иерархиями и очень четким ощущением общей идентичности. В сведениях, переданных Тайному совету, говорилось не только о рангах и титулах, но и о церемонии посвящения, во время которой члены банды клялись в вечном братстве, обмакивая кинжалы в вино и давая обеты молчания и помощи друг другу. То была весьма богатая и образованная банда: название происходит из первых слов латинской поэмы Вергилия и означает «Ты, Титр»; эти слова обращены к удачливому юноше, который сумел сохранить свой земельный надел, когда многих других согнали с их владений. Члены банды носили черный охотничий рог, а их последователи (слуги и простолюдины) – синюю ленту. Хулиганы пьянствовали, кричали, ругались, избивали ночных стражников и разбивали окна в домах.
Банды, состоящие из богатеньких «мажоров», были чисто лондонским явлением. Только в столице жило столько богатеев-бездельников. О маленьких группках бесчинствующих подмастерьев довольно часто упоминают в записях больших и малых городов, в том числе и Лондона, но их деятельность обычно была кратковременной – вспышки хулиганства сменялись длительными периодами покоя. А вот у членов «Проклятой шайки» или «Tytere tue» не было никаких мастерских, в которые надо возвращаться, да и старшие за ними присматривали не слишком тщательно.
С началом войны все изменилось. Молодые богатые бездельники неожиданно обнаружили новую возможность для реализации своей склонности к насилию, а после начала гражданской междоусобицы появились совершенно новые группы, которым можно было присягнуть на верность.
Август 1642 года. Король воюет с парламентом, Ирландия залита кровью, бои в Англии становятся все интенсивнее, а сержант Нехемия Вартон пишет домой своему бывшему хозяину, купцу Джорджу Виллингему: «Каждый день наши солдаты посещают дома папистов и конфискуют у них мясо и деньги; они забирают большие буханки хлеба и головки сыра и торжествующе несут их на остриях шпаг». И это не изолированный инцидент. Вымогательство еды и денег под угрозой холодного оружия было одним из уродливых явлений Гражданской войны. В сравнении с ужасами битвы это, конечно, смотрелось довольно мелко, но конкретно эта форма сомнительного поведения распространилась очень широко. Иногда грабежами занимались даже по прямому приказу военных командиров. «Во вторник наши солдаты по приказу его превосходительства прошли [7?] миль до дома с[э]ра Вильяма Рассельса и разграбили его, оставив голые стены». В других случаях причиной была скорее враждебность к религиозным и политическим взглядам мирных жителей, с которыми встречались солдаты. «В четверг, 26 августа, наши солдаты разграбили дом одного злодея в Сити». Иногда это делалось просто для того, чтобы добыть еды (или чуть более хорошей еды), потому что цепочки поставок часто работали очень плохо, да и жалованье задерживали. Солдатам из полка Нехемии особенно нравилась оленина, так что они при каждом удобном случае грабили оленьи заповедники. Ну и конечно, гражданское население можно было грабить и терроризировать просто потому, что вы могли.
Военное время пестрит рассказами об ужасных деяниях с обеих сторон; одни сейчас напоминают безосновательную пропаганду, другие же звучат до ужасного правдоподобно: хаос действительно заставляет людей проявлять худшие качества
В сохранившихся записях мы находим много свидетельств того, как солдаты грабили дома людей с такими же, как у них, религиозными и политическими взглядами, и ломали и уничтожали то, что не могли забрать. Вильям Принн, например, был известным пуританином и страстным сторонником парламента, тем не менее тридцать солдат-парламентаристов явились в его дом в Суэйнсвике (Бат), «перелезли через забор, выбили мне дверь, избили моих слуг и работников без какой-либо причины, потом пригрозили мне шпагами». Они забрали в доме всю одежду, выпили все пиво, бросили всю еду собакам, разбили все чашки и тарелки, а потом заставили женщин постирать их вещи и потребовали денег. Бывали случаи, когда солдаты подчистую вырезали целые отары овец, оставляя их трупы гнить. Они разбивали и сжигали мебель, хотя рядом лежали отличные вязанки дров, разбивали бочки с пивом и вином, и напитки просто разливались по земле, бросали матрасы в грязные пруды и так далее. Оправдания обычно были довольно хлипкие: солдаты утверждали, что их жертвы были папистами или «злодеями», не приводя почти никаких доказательств. «Мы все отвратительные грабители, – писал полковник Артур Гудвин, губернатор Эйлсбери от парламентаристов. – Мне стыдно смотреть честным людям в лицо». Он говорил правду: четыре из каждых пяти домов в Эйлсбери были разграблены, несмотря на то что город был известен своими симпатиями к парламенту.
