Внутри общего «каркаса» оскорблений, обид, отвращения и омерзения можно найти несколько хорошо заметных групп, которые основывали собственные наборы социальных правил на нарушениях правил общества в целом. Мы часто обращались к «Роговой книге простака» Томаса Деккера, исследуя более мутную сторону жизни, уделяя внимание советам, которые он давал о поклонах, наготе, визитах в туалет во время обеда и так далее. Идеальный «простак» получился вполне узнаваемым персонажем, которого презирали многие лондонцы – им приходилось чуть ли не каждый день иметь дело с настоящими людьми, которые вели себя так же. Особенный шарм и язвительность книга получает потому, что показывает, насколько же одинаково вела себя определенная группа невоспитанных мужчин в конкретные моменты. «Простак» – это человек, следующий набору правил. Это вряд ли те же самые правила, которые объясняли им отцы или учителя, но это вполне связный набор поведенческих шаблонов, распространенный среди группы богатых молодых людей, которые считали себя непокорными, храбрыми и не ограниченными социальными нормами.
Особенно хорошо этот кодекс подходил для сыновей джентльменов, которым нечего было делать в сельской местности; их отцы или старшие братья имели титул и непосредственно управляли землями, а для них места, по сути, не оставалось. Собрав свои небольшие наследства, они собрались в Лондоне и сформировали своеобразную субкультуру. Их плохое поведение имело непочтительный тон, за беспечностью они прятали потребность походить на своих товарищей – хотя бы своим неподчинением правилам общества. Особенно большое влияние они уделяли внешности, вкладывая большие деньги в изысканные ткани и модную одежду и нося характерные прически с длинными волосами, сильно отличавшие их от всех окружающих. Они проводили время в хорошо известных местах, в частности в соборе Святого Павла, где собирались большими группами. Они были молоды, крайне обидчивы, и им очень нравилось думать, что они превосходят всех вокруг. Они вставали поздно, часто посещали театры и другие публичные увеселения, много пили, с энтузиазмом осваивали курение и крайне грубо и по-хамски вели себя в гостиницах, тавернах и пивных, где принимали пищу. (Любой, кто захочет вас убедить, что подростковые субкультуры выдумали только во второй половине XX века, к сожалению, ничего не знает об истории.)
«Простаки» («guls») и «щеголи» («gallants») появились в 1580-х годах, получили наибольшую популярность на стыке веков, а затем потихоньку сошли со сцены с приближением Гражданской войны. Такие же «неформальные» субкультуры вроде «лихих парней» 1550–70-х годов или банд, которые начали собираться в 1590-х, занимали похожие социальные ниши. Плохие манеры, склонность к насилию, выпивке и курению, экстравагантная одежда – все это не было сколько-нибудь уникальным (мы видели, как все эти «уникальные черты» распространились по всем слоям общества и в городе, и в деревне), но вот самим себе и тем, кто их окружал, члены этих групп казались «не такими, как все».
Кроме этих ленивых богатых мужчин, существовали и другие заметные группы, которые пользовались для самоидентификации плохим поведением. Квакеры, например, пришли бы в ужас, если бы их приравняли к «щеголям», «Гекторам» или «лихим парням», но и они вполне осознанно использовали цивильность (или ее отсутствие), чтобы создать и укрепить собственную групповую идентичность. Автобиографические записки первых квакеров весьма откровенны и подробны: они описывают, с какими трудностями им пришлось столкнуться, изменив поведение с общепринятого до «правильного» квакерского, и какому давлению они подвергались со стороны новых товарищей по религии. Другие «горячие протестанты» или «пуритане» тоже весьма радовались вызываемому ими общественному диссонансу. Характерные походки, использование поцелуев и рукопожатий, отказ пить за чье-либо здоровье и от определенных модных течений, а также активное применение «thee» и «thou» заметно выделяли их среди прочих. Те, кто хотел особенно заявить о своих новых «убеждениях», демонстрировали это своим атипичным поведением, гладя все население против шерсти. Они, как и «Проклятая шайка», «Гекторы» или «Tytere tue», считали себя выше простолюдинов.
Соответственно, чтобы быть плохим постоянно, вы должны превратиться в хамелеона, постоянно меняя свою речь, поведение, манеры, одежду и аксессуары в зависимости от того, кто вас сейчас окружает.
Во многом это знакомо и нам, людям XXI века. Мы тоже привыкли перемещаться между группами, отстаивающими разные мнения и обижающимися на разные действия, менять свое поведение в зависимости от окружения, компании или даже времени суток (вспомните «водораздел» на британском или американском телевидении: после девяти часов вечера там начинаются куда более «смелые» передачи). Слова, которые одна группа людей считает оскорбительными, другой группой считаются весьма похвальными и свидетельствуют о принадлежности. Я очень хорошо помню, например, как училась материться. Я работала на железной дороге, и на одной из должностей ощущала себя явно посторонней. Я должна была учиться устройству ремонтной станции, но мужчины ни к чему меня не подпускали до тех пор, пока я случайно не сказала слово, которое, о чем я узнала лишь позже, считалось в этой части страны грубым. Все тут же расслабились. Я ругаюсь, значит, я своя. Всем стало куда комфортнее, а меня, раз уж я пересыпала свою речь ругательствами, считали просто «одной из ребят».
Знакомы нам и многие идеи, связанные с контролированием тела: от людей до сих пор требуют, чтобы они держали свои телесные процессы, жидкости и выделения при себе. Отвращение, которое мы чувствуем, когда кто-нибудь блюет нам на обувь, разбрызгивает мочу по сиденью туалета или бросает на пол использованный тампон, напрямую связывает нас с нашими предками. Пуканье и отрыжка, с помощью которых вызывают смех в компании или разряжают напряжение в слишком формальной ситуации, тоже для нас не загадка: мы и сами не прочь так поступить. В том, чтобы злить людей своей одеждой, манерами, речью или жестами, тоже нет ничего нового: современная молодежь, которая стремится создать себе групповую идентичность, делает то же самое, что делали различные группы молодых людей в XVI–XVII веках.
«Правильное» неправильное поведение – еще одна знакомая идея, и пол опять-таки до сих пор является одним из определяющих факторов; разделение, конечно, не такое строгое, как в прошлом, но мы до сих пор считаем, что женские перепалки должны оставаться словесными, а вот мужские могут и перерасти в настоящую драку. Когда мы возмущаемся неправильным поведением, мы все так же подчиняемся двойным стандартам. Негодование таблоидов по поводу роста числа молодых женщин, склонных к насилию, часто описывается в терминах, которые ясно дают нам понять, что запугивание, грабеж и другие способы применения силы со стороны женщин – это нечто худшее и более пугающее, чем то же самое со стороны мужчин.
Но хотя в общем и целом связь между прошлым и настоящим в плохом поведении можно отследить, конкретные подробности могут быть совершенно различными, указывая на абсолютно непохожий образ мыслей. Когда в учебнике хороших манер ливрейному слуге походя напоминают, что не нужно никого убивать без крайней на то необходимости, современный читатель может прийти в недоумение. Не меньшее недоумение вызовет и женщина, которая бежит к лорд-мэру Лондона, чтобы сообщить о том, что ее соседка только что переспала с мужчиной, который не был ее мужем.
