Первый раз, когда дрянь под названием доброкачественная опухоль решает в полный голос заявить о себе, я не остаюсь с ней один на один. Этого недостаточно, чтобы утихомирить боль, но мне все равно легче.
Глава двадцать первая: Полина
— Можно я… — Адам цепляется двумя ладонями в край раковины, опускает голову так низко, что волосы полностью скрывают лицо. — Выйди… пожалуйста.
Я что-то мычу в ответ, пытаюсь зацепиться за малейший повод остаться рядом, но все равно приходится выйти. Адам слишком громко захлопывает дверь. Щелкает замок, звук воды становится громче, но я все равно слышу сдавленный, словно укушенный стон.
Что происходит?
Я лихорадочно вспоминаю все прошлые разы, когда изредка замечала на его лице выражение боли. Он думает, что хорошо маскируется, и у него это правда хорошо выходит, но только если бы я не смотрела на него в те моменты, когда он думает, что его никто не видит.
Приходится потрясти головой, чтобы избавиться от чехарды слов. Из меня словно вынули модуль со словарем, я внезапно потеряла весь словарный запас и даже мысленно не могу связать пары слов. Нужно взять себя в руки. Нужно просто подождать, когда Адам выйдет, и поговорить с ним. Возможно, это мигрень?
Проходит минут десять, но он все еще там. Не слышно ни звука, даже вода монотонно течет в раковину. Набираюсь смелости, стучу и почти умоляю:
— Адам, открой дверь.
Он долго не отвечает — и меня внезапно охватывает такая разрушительная паника, что я начинаю как ненормальная колотить кулаками в дверь.
— Полина, уйди, — слышу его сухой приказ. Как будто я навязчивая кошка, которая пристала играть с клубком.
— Открой дверь, немедленно! — ору я.
Мне страшно. Я не знаю почему, ведь это не меня свернуло в жгут от боли, но стоит вспомнить, как он слепо шарил перед собой, и в желудок словно вливают жидкий азот: в костях холодно, в груди как будто сквозная дыра, в которой беззвучно свистит тоска. Нет ни единого разумного объяснения этой тревоге, но я продолжаю колотить в дверь, пока она, наконец, не открывается.
У Адама мокрые волосы: прилипли ко лбу и вискам черными змейками. Вода капает с кроваво-красных губ. Он берет паузу, чтобы сфокусироваться на мне, и зрачки размером с блюдца медленно сужаются до нормального размера. Адам уже не дрожит, но пресекает мои попытки снова нырнуть ему под руку. Только немного сутулится, когда протискивается мимо меня.
— Адам, что происходит? Давно это у тебя? Ты был у врача? Давно это началось?
Он морщится и довольно грубо вскидывает руку, призывая заткнуться, как будто звук моего голоса — самая болезненная вещь на свете. И идет к двери, не дав ответа ни на один мой вопрос. Успеваю сделать два шага за ним, но плач Доминика рушит все планы. Я беру сына на руки, бегу следом, но Адам успевает закрыть дверь своей комнаты прямо у меня перед носом. У меня еще секунду теплится надежда, что он не станет закрывать дверь между нами. Не эту, сделанную на заказ из древесины африканской акации, будь она неладна. Ту дверь, которую нельзя пощупать, и которую я неожиданно, как Алиса, отыскала в заброшенному саду наших с Адамом не деловых «деловых» отношений.
Но он ее закрывает.
И я даже протягиваю руку, чтобы снова постучать, пока еще немного сонный Доминик спокойно лежит на сгибе локтя, но торможу сама себя. Минуту смотрю на занесенный кулак и вспоминаю себя после встречи на сегодняшней прогулке. Хотелось ли мне кого-то видеть? Нет. Хотелось ли мне выплеснуть грязь души, сбросить балласт прошлого? Нет.
Но утром, когда вижу в окно, как Адам уезжает на работу, я иду в его комнату.
Я видела, как он пил таблетки. Всего пару раз, и это было еще до рождения Доминика.
Если они в комнате — я их найду.
Я в нерешительности застываю на пороге, вдруг понимая, что хоть мы и женаты уже почти год, за все время я была в его комнате всего несколько раз. Да и то ночью, как воришка. Сейчас, при свете дня, все здесь кажется совершенно незнакомым. Тот же шкаф, тот же письменный стол, кровать и тумбочки, и даже ноутбук лежит на том же месте.
Тихонько прикрываю за собой дверь и, стараясь не поддаваться соблазну, как кошка, покачаться на его постели, еще раз окидываю комнату придирчивым взглядом. На видных местах нет никаких пузырьков и характерных коробочек с лекарствами, но это же Адам — он аккуратист и всегда очень внимателен к деталям.
Прикусываю палец, сосредотачиваюсь. Куда бы спрятала лекарства я? Письменный стол? В тумбочке только несколько ручек и механических простых карандашей. В прикроватных тумбочках вообще ничего.
На самом деле, даже если комната размером со всю площадь малогабаритной квартиры, в ней не так много мест, куда можно положить лекарства, потому что они должны быть под рукой и не бросаться в глаза приходящим сотрудникам клининговых сервисов. Сомневаюсь, чтобы Адам, который ревностно бережет от журналистов нашу семейную жизнь, вдруг не подумал о том, что из пары таблеток на его прикроватной тумбе могут раздуть сенсацию века.
Думай, Полина, думай. Куда бы ты спрятала чертовы таблетки, если бы не хотела пропустить прием, но и не попасться на глаза?
От очевидности ответа хочется треснуть себя по лбу. Конечно же, ванна.
У Адама и здесь порядок: бритва сохнет на специальной стойке, зубная паста выдавлена не посредине, а с конца вверх, три полотенца висят «лесенкой» на сушке. Я открываю ящик с зеркальной дверцей и сразу замечаю пару характерных пластиковых пузырьков, а еще наполовину пустую пластинку с желатиновыми капсулами. То, что в одной из баночек — это сильные обезболивающие. От него мозги превращаются в кашу и кажется, что можно бежать олимпиаду на сломанных ногах.
Черт.
Я сжимаю пальцы так сильно, что срез пластиковой крышки врезается в ладонь.
Проклятые таблетки. Сколько времени прошло, а я до сих пор помню, что горчат на языке, если не запить с первого раза. Хочется выбросить их в унитаз и смыть вместе с погаными воспоминаниями. Не сразу даже понимаю, что со щелчком открываю крышку и зачем-то вытряхиваю на ладонь пару пухлых кругляшей. Это точно те самые таблетки, хотя если бы я ошиблась, это могло бы дать надежду на исцеление памяти.
Ставлю пузырек на место, беру другой — название мне незнакомо, как и название капсул в полупустой пластинке. Я фотографирую их телефоном, убираю все на место и выхожу из комнаты, напоследок проверив, чтобы не осталось следов моего вторжения. По крайней мере видимых.
К счастью, Доминик продолжает безмятежно спать, и я сажусь за компьютер, вбиваю в поисковик сперва одно, потом другое название. С таблетками в пузырьке все очень непонятно: какой-то поднимающий иммунитет дорогущий препарат. Отсылки ведут на онлайн аптеки, и только на второй странице я нахожу медицинский форум. На автомате нажимаю ссылку на тему с обсуждением, избирательно читаю комментарии и не сразу, но до меня доходит, что тут ведут обсуждение по поводу препарата для повышения иммунитета при опухолях.
